В итоге С. Мрачковский согласился с А. Слуцким в том, что в стране существует глубокое недовольство, которое, будучи направляемо изнутри партии, может привести советский строй к гибели; и в то же время не существует и достаточно сильной партийной группировки, способной изменить сложившийся режим и свергнуть И. Сталина.
– Я довёл его до того, что он начал рыдать, – рассказывал А. Слуцкий, – я рыдал с ним, когда мы пришли к выводу, что всё потеряно, что единственное, что можно было сделать, это предпринять отчаянное усилие и предотвратить тщетную борьбу лидеров оппозиции со И. Сталиным.
После этого С. Мрачковский попросил дать ему свидание со И. Смирновым, его близким другом и соратником по фронтам гражданской войны. Во время этого свидания С. Мрачковский сказал: «Иван Никитич, дадим им то, чего они хотят. Это надо сделать». Свой рассказ о допросе С. Мрачковского А. Слуцкий завершил словами: «Целую неделю после допроса я не мог работать, чувствовал, что не могу дальше жить».
К этому времени Г. Зиновьев, проведший полтора года в тюрьме, находился в состоянии глубокой депрессии. Начиная с весны 1935 года, он неоднократно обращался с письмами к И. Сталину, в которых, в частности, говорилось: «В моей душе горит одно желание: доказать Вам, что я больше не враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это… Я дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Ваш и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели же Вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я Ваш душой и телом, что я понял всё, что я готов сделать всё, чтобы заслужить прощение, снисхождение».