И чуть ли не вжимая меня в книжный шкаф спиной.
– Домой, – решаю не вступать с ним в полемику, ибо бесполезно. Я всё равно ничего не докажу, а в библиотеку путь будет заказан – наказание от седой надсмотрщицы за нарушение правил.
– А ты ничего не забыла? – Таким же непринуждённым шёпотом басит брюнет.
Я скрещиваю руки на груди. Поднимаю глаза, перестав делать вид, что разговариваю с его распахнутой на две верхние пуговицы рубашкой. И испепеляю Глеба взглядом.
– Напомнишь? – Нагло отвечаю вопросом на вопрос.
Раньше я бы ни за что бы так не сделала. Опустила бы взгляд и молчала до тех пор, пока Соколовскому не надоест. Поэтому брови парня тут же взлетают вверх из-за того, что их хозяин явно прифигел от моей наглости.
– С памятью проблемы, седовласая? Завтра Разумову доклад нести.
– Ну, так неси. Это не мои проблемы, где ты его достанешь.
Я говорю, а сама ужасаюсь тому, что несу. Мой план отослать вечером готовый доклад Глебу в мессенджер на глазах рассыпается в щепки и летит в тартары. А виной тому тьма, что начинает сгущаться в янтарной радужке. И я уже не так уверена в том, что творю, но отчаянно решаю идти до конца.
– Напрашиваешься? – Парень угрожающе понижает голос, выставляет руку над моей головой, нависая ещё сильнее. – У тебя за лето совсем мозги отсохли? Забыла, что бывает, когда ты становишься непослушной?
На мгновение, в моих глазах мелькает страх. И я не успеваю его скрыть, поэтому приходится наблюдать, как на лице мажора расцветает понятливая ухмылка.
– Вижу, что прекрасно помнишь, детка. – Второй рукой Глеб наигранно ласково проводит тыльной стороной ладони по моему лицу. – Мне ничего не стоит повторить всё. Видимо, я стал слишком мягким по отношению к тебе в последнее время.
Внутри всё сжимается от страха. Дыхание спирает в груди, и я не могу сделать полноценный вдох. Ладони потеют, становятся влажными и холодными. Лёгкая дрожь сотрясает тело, когда в голове проносятся картины прошлого.
Он прав. Я помню. Такое невозможно забыть, хотя я много раз пыталась стереть тот день из памяти. Выжечь его вместе со страхом. Вот только всё всегда возвращалось на круги своя. И я продолжала молчать и терпеть.
Первое время я не рассказывала учителям и родителям о том, что Глеб меня достаёт. Но он никогда и не переходил черту, чтобы ему можно было за что-то предъявить всерьёз. Все в школе знали о том, что Арина Скворцова и Глеб Соколовский терпеть друг друга не могут. Кто-то поддерживал Глеба, а кто-то – меня.