– Тогда погрузи меня обратно. Я подожду следующей смены.
– Нет.
Слово упало в пространство, как лезвие.
Что-то внутри меня дрогнуло. Сердце стукнуло сильнее, будто поняло раньше, чем я сам – что всё идёт не по протоколу.
– Я хочу знать почему.
– В доступе отказано.
Если бы я мог видеть своё лицо, то, наверное, в этот момент мои глаза расширились от удивления. Она что, играет со мной? Я – рабочий. Я принадлежу корпорации. У меня есть права. Прописанные. Зафиксированные. Она не может…
– Я могу провести диагностику, – неожиданно прервала она мой поток мыслей.
Голос Системы всплыл в тишине так резко, что я вздрогнул.
– Проводь, – ответил я на автомате, сам не понимая, зачем это сказал и какую пользу мне может принести эта процедура, если я всё равно заперт и не могу ни выбраться, ни вернуться в криосон.
– Вывожу данные на панель.
Передо мной вспыхнул голографический экран. Я зажмурился, ослеплённый внезапной вспышкой – не потому что свет был ярким, а потому что я слишком долго находился в темноте. Панель мерцала тускло, но после тридцати минут абсолютной темноты она показалась прожектором, направленным прямо в мозг.
Контуры кружащейся фигуры – моей собственной – медленно проявились на дисплее. Вокруг мигали данные: состояние органов, уровень питательной среды, нейропотоки. Всё это выглядело странно размыто, как будто Система не хотела, чтобы я увидел всё или мои глаза еще не могли привыкнуть к яркости экрана.
Но даже сквозь это мутное изображение было ясно одно: с организмом всё в порядке. Я был исправен. Жив. Годен к работе.
Так почему тогда я всё ещё здесь? Почему капсула не открыта? И почему голос, читавший мой статус, звучал так, будто наслаждается происходящим?
Я решил пошевелиться, но конечности остались неподвижны – тугие ремни, врезавшиеся в запястья и лодыжки, не позволяли даже дернуться. Всё, что мне оставалось – медленно поворачивать закреплённую голову и зажмуриться, пытаясь хоть немного приглушить свет голографической панели.
Когда наконец резь в глазах утихла, я взглянул на экран. Передо мной мелькали стандартные данные: уровень питательных жидкостей, пульс, нейроактивность – всё было знакомо до боли. Они ничем не отличались от показаний прошлой смены.
Я знал ли их наизусть? Нет. Но порядок чисел, крошечные пометки на проекции моего тела, встроенные маркеры – всё это давно впечаталось в память. И я сразу понял: по всем параметрам я был в норме.