– Такси? – предлагает он, выделяя слоги, как будто я туристка из далёкой страны.
– Да, спасибо, – выдыхаю с облегчением. Простые слова благодарности оказываются единственным, что я могу вспомнить.
Он берёт мой чемодан, и мы пробираемся сквозь ветер к машине. Свет фонарей отбрасывает на тротуар наши гротескные тени – мою с развевающимися волосами и его с моим чемоданом. Смотрю на них, на эти призрачные силуэты, и мне кажется, что это кадр из фильма о чьей-то чужой жизни. Не моей.
В такси тепло. Машина пахнет хвойным освежителем и чем-то сладковатым – карамелью или сиропом от кашля. Я называю адрес, и мы трогаемся. За окном разворачивается город, в котором я была дважды, как туристка, город, в котором теперь предстоит жить. Незнакомая архитектура мелькает за стеклом: охристые и терракотовые фасады, неожиданные повороты улиц, площади, возникающие в просветах между домами.
– Вы издалека? – спрашивает таксист. Его голос звучит на октаву ниже, чем можно было предположить. Марсельский акцент растягивает гласные, делая речь почти пародийной для парижского уха.
– Из Парижа, – отвечаю я и сразу жалею. Признаваться парижанином здесь – почти как объявлять себя врагом.
– А-а, – многозначительно тянет он, и в этом звуке умещается вся многовековая история взаимного недоверия.
Мне хочется объяснить, что я больше не парижанка. Что я, по сути, никто. Переводчица без текста, женщина без мужа. Но вместо этого я неопределённо улыбаюсь и смотрю в окно.
Улицы сужаются, становятся круче. Мы въезжаем в квартал, где дома жмутся друг к другу, как старики в холодный вечер. Машина замедляется перед моим временным прибежищем – отелем с облупившимся фасадом и тяжёлой деревянной дверью.
– Приехали, – объявляет таксист.
Я расплачиваюсь, чувствуя, как дрожат пальцы. Он замечает это, но тактично делает вид, что всё в порядке. Может быть, для него всё действительно в порядке. Может быть, каждый день он видит женщин средних лет, прибывающих в город с нелепым количеством багажа и плохо скрываемым отчаянием в глазах.
Мистраль всё ещё бушует, когда я, наконец, остаюсь одна перед дверью. Вот так, Луиза, прекрасное начало новой жизни.
Я делаю глубокий вдох. Воздух пахнет морем, йодом, солью – странный, резкий запах для той, кто привыкла к затхлости парижских улиц. В этом запахе нет изысканности, но есть что-то подлинное, первобытное. Чужое. И в этой чужеродности, как ни парадоксально, я чувствую первое за долгое время облегчение.