Саша тогда еще вспомнил детские годы и рассказ матери о первых опытах реанимации, о которых ей тогда, в 1970-е годы рассказывали коллеги. Как они титаническими усилиями вернули к жизни нестарую женщину, и первые слова, которые услышали от нее, были такими:
– Ах, зачем вы это сделали, мне было так хорошо.
С тех пор оно так и запомнилось. Мама всю жизнь относилась к реанимации очень осторожно. Возможно, именно эти слова (среди прочего) убедили ее в бессмертии души, что потом и привело ее к вере.
И вот теперь она сама стала жертвой того, чего опасалась – безжалостного медицинского протокола. И, возможно, она сама знала или предчувствовала, что такое может с нею произойти, но сознательно пошла на это ради избавления детей от созерцания ее последних минут.
Нечего было и думать о том, чтобы выпросить возможность хотя бы взглянуть на маму. Саше с Машей оставалось только молиться. Но канон на исход души Саше не понравился, слишком уж грешным и прямо-таки гадким выставлял он человека, за которого приносилась молитва. На третий день Маша не выдержала и дозвонилась до лечащего врача. Начала она обиняками:
– Видите ли, все-таки 92 года, четвертый инсульт… Ну, может как-то… У нас не будет к вам претензий, мы все понимаем, вам тяжело, ей тяжело… Ну вот, хотите я вам сына ее дам поговорить…
Трубка по громкой связи ответила металлом:
– Не надо, сын тут не причем. Мы все делаем так, как положено.
Соседка их по лестничной площадке, тоже врачиха на пенсии, когда ей рассказали, так и фыркнула в ответ:
– Вот татуировку себе на груди набью: «не реанимировать»!
Прошло еще два дня того же мрака на душе, как в воскресенье все же сообщили неизбежное. И мрак сразу ушел. Появились заботы и хлопоты, обычные в таких случаях. По вечерам Саша с Машей читали Псалтирь с молитвой о новопреставленной. И становилось светло на душе.
Отпевали в ритуальном зале при морге. В гробу Саша узнал маму с большим трудом. Распухшее лицо, накачанное в морге инъекциями ради разглаживания морщин, выглядело неестественным и чужим. Батюшку уговорили не слишком сокращать отпевание, он прочел весь канон. Благо и очереди-то не оказалось. Пришло немало знакомых маминых, хотя уже все пациенты, кому она сделала столько добра, встречали ее на той стороне бытия. На поминках тоже вспоминали ее очень добрыми словами. И тогда еще Сашу поразило, что никто из молившихся и вспоминавших не был огорчен. Добрую бабушку добрым словом проводили в доброе место. Потому что пришло ее время. Она собиралась идти на пир Великого Царя – и пошла туда. Словно и здесь исполнилось ее заветное желание: никого ничем не затруднить, даже внезапным огорчением.