Наконец, приняв видимо, тот факт, что он не пройдёт мимо, да и не шёл мимо вовсе, она закрыла книгу, спокойным движением встала, сложила по своему обыкновению руки, на манер гимназистки, сделала два шага и посмотрела на него. Нет, скорее взглянула в его сторону, будто мимо, сдержанно сквозь, полагая этим взглядом, что он её нисколько не побеспокоил, что она уже собиралась уходить, и с удовольствием уступит ему этот тихий уголок, лишь только он произнесёт положенные вежливые слова. А яблоня по-прежнему осыпала их своим цветом, лепестки медленно плыли и плыли вниз. Молчание делало воздух вязким, сгущалось как туман.
– И всё же кто-то должен что-то сказать, не так-ли? Извините, я, видимо, нарушил ваше уединение, помешал вам, – проклинал свою растерянность. И конечно, ему потребовалось переступить пару раз с ноги на ногу, чтобы выдавить из себя эти фразы. Невольно, он шагнул вперёд, дистанция между ними сократилась, пожалуй, слишком даже, отчего он вновь онемел. Он заметил теперь, что волосы её того странного и почти обыденного русого цвета, который слегка отливает золотом и слегка зеленью, а ростом она – ему едва до подбородка. Он пытался придумать, как затеять светскую беседу. Спросить, к примеру, что она читает и откуда такие старинные книги, но она уже ответила на русском сдержанно:
– Это ничего, здесь красиво, просто яблоня уже отцветает, – и прошла мимо, к дому, лёгким движением плеч как бы уступая ему место.
Он уселся на скамейку под яблоню, и глядел ей вслед. Подумал, что хотя бы удостоился взгляда и слова. «Наконец-то!», вновь поёжился от досады на самого себя, свою внезапную робость. Яблоня, похоже, вздохнула вместе с ним и осыпала его новой порцией лепестков. «Просто яблоня уже отцветает». Грустно немного…
***
Дни и дальше проходили обычной своей чередой, природа понемногу развернулась к лету. Его взгляд продолжал следовать за нею везде, в любой расстановке фигур и действий. И после неловкой сцены в саду, он уже не заботился тем, чтобы прятать от кого-то свой интерес, стало это вдруг – всё равно. Томление его несколько поутихло, сменилось лёгким наслаждением своим чувством, таким романтичным всё же, в необычной обстановке, в какой он давно мечтал очутиться. Он радовался, что съёмки идут неспешно и запланированы по сезонам до поздней осени. Теперь он, и правда, думал иногда: «Господи, остаться бы здесь навсегда!» – улыбался потом этой мысли, и блаженствовал в своём умиротворении, лелеял огонёк, что теплился в его сердце.