Среди осужденных нашлось несколько человек, скорее, подобно мне, невезучих, чем провинившихся. Например, семидесятилетнюю Элизабет Бекфорд, говорят, сослали на пять лет за то, что украла два фунта сыра, а некий мужчина средних лет подстрелил кролика, чтобы накормить своих голодных детей. Нельзя без отчаяния думать о нашем времени, когда сверхжестоко наказывают за малейшие провинности. Мы живем в ужасном мире, и мне больше не хочется быть его частью.
Июль 1787 года.
В море мы уже больше месяца, и я понял, что пережить это путешествие все-таки можно, хотя, если рассуждать здраво, мои шансы на выживание совершенно ничтожны: я плохо переношу качку, к тому же мне претит общение с окружающими. Эти люди сразу нападают на тех, кто хоть чем-то отличается от них. К тому же я обнаружил в себе нежелание покоряться обстоятельствам.
И еще мне доставляет жестокое страдание невозможность как следует вымыться. Пресной воды для этого нет, только соленая, да и то весьма редко. Увы, многие осужденные пренебрегают даже этим, и в трюмах стоит невыносимое зловоние. Какое же это счастье, когда нам разрешают выйти на палубу подышать свежим воздухом! Однако проклятая вонь никогда полностью не исчезает, и кажется, что, как воспоминание о дурном сне, она будет преследовать меня вечно.
«Красные мундиры», наши надсмотрщики, вообще-то неплохие ребята, но среди них есть несколько самых настоящих извергов, которым доставляет удовольствие от скуки издеваться над нами. Особенно этим отличается Уилбурн – грубое животное – который, кажется, особенно невзлюбил меня из-за моей образованности. В каждое удобное ему мгновение он делает мою жизнь невыносимой. Разум же мне подсказывает, что самый лучший способ выжить – это стать незаметным.
Дабы не погрешить против честности в своих записях, должен признать, что условия на борту судна могли быть куда ужаснее: все же кое-какие меры принимаются, чтобы довезти пассажиров живыми до Нового Южного Уэльса. Перед тем как покинуть Лондон, нам выдали робу и позволили каждому взять кое-что из личных вещей, но для всех осужденных форменной одежды не хватило, и женщины на это часто сетовали.
Еда была тоже – учитывая обстоятельства – вполне сносной: каждый день давали хлеб, солонину, консервированные бобы, овсянку, масло и сыр, а когда представлялась возможность зайти в порт, мы получали даже свежее мясо и овощи. Больным давали дополнительный паек, так что осужденным, которые дома жили впроголодь, жаловаться было не на что.