Вот хорошая мысль! Трущобы!
Мне нужно бежать к трущобам, но я никогда не была внутри! Говорят, там так страшно… Мои подружки Енеко и Сяй-линь рассказывали мне, что подземные недра этой части города изрыты всевозможными ходами-лабиринтами, где можно надёжно схорониться от всякого преследования или же уйти тайными ходами за город и даже якобы в Китай.
О чём это я? А, вспомнила… О людях, которые меня окружают с детства, и языках, которые я хорошо понимаю… Понимать-то понимаю, а вот разговаривать… Когда я была маленькой, хунхузы увели мою маму. Моя мама… Нет, не могу я пока говорить о маме. Когда случилось то происшествие с мамой, мне было всего лишь тогда три года, и я перестала разговаривать. Через год речь вернулась ко мне, но вместе с заиканием. Заикалась я до пяти лет, пока за дело не взялась бабушка Май. Она немножко колдунья и научила меня разговаривать по-новому. Когда я чувствовала, что застряла на каком-то слоге и не могу его выговорить, я начинала петь. Я выросла. Все вокруг привыкли к моей манере разговора и не находят в ней ничего необычного. У меня много подруг. Правда, дружбу с ними я скрываю от моего отца. В детстве он колотил меня, когда заставал за беседой с моими луноликими подружками, а сейчас, когда бить меня вроде уже поздно, он ограничивается напоминанием о том, что я русская, хотя скорее это похоже на зудеж: «Ты русская, русская, русская!»
Ну хорошо, я русская. То есть, конечно, мама у меня кореянка, но отец-то русский. Мне ужасно надоели эти напоминания, но я не спорю. Русская, так русская, но чем плохо быть японкой, кореянкой или китаянкой? Тем более что мы живём все вместе, рядом, на этой самой, так презираемой моим отцом Миллионке. Мой отец, «человек не без образования», как он сам себя называет, волею судьбы заброшенный двадцать лет назад сюда, на Дальний Восток, всеми фибрами души ненавидит Миллионку и саму эту землю вместе с её жителями, трущобами, опиекурильнями.
Отец хороший человек, но есть у него маленький, по его меркам, недостаток – он игрок. Сколько раз я переминалась около фанзы, где он застревал за игрой! Шёл дождь, снег, палило солнце, а я всё стояла. Я боялась туда входить. Но час шёл за часом, и я вынуждена была браться за ручку двери. Если она была. Или поднимать тряпку, загораживающую вход в фанзу и исполняющую роль двери. Подходя к такому заведению, я уже чувствовала издалека его зло. Дышать становилось тяжело, запах отбросов и нечистот валил с ног. И всё это добро лежало прямо перед порогом фанзы, в которой находился притон. И вот решившись, я заходила внутрь. Оказалось, что то, что уловил мой нос на улице, было только цветочками, ягодки поджидали меня внутри. И эти ягодки были столь ядовиты, что я вынуждена была зажимать нос и стараться не дышать. Когда человек входил в это помещение с улицы, первое, что он видел, была темнота и грязь. Низкие потолки создавали ощущение, будто он попал в подвал.