Чем больше Оникс думал об этом, тем сильнее приближался к почти
экстатическому состоянию, подобному чувству подростка, которому его
мать вдруг разрешила смотреть, как она, обнаженная, принимает
ванну.
Иногда отвращение пересиливало, тогда он начинал сомневаться в
первичности Хаоса-Никты. Неподалеку отсюда была церквушка, в
которой обитал христианский Бог. Бог, порожденный людьми (в свою
очередь порожденными Никтой), или Бог, породивший людей и — по
какому-то неясному попустительству — Никту?
Бог из церкви был куда более покладистым и дружелюбным малым,
несмотря на парочку кровавых ветхозаветных легенд; потому и вызывал
у Оникса большее доверие. Но, этот Бог почему-то не переносил
свободомыслия и колдовства, даже направленного во благо. Поэтому
Оникс, вздыхая, понимал, что выбора у него и нет, и снова
возвращался к Никте.
Но не сейчас.
Оникс заметил, что лужи под ногами больше не были чернильными,
их цвет был мутно-грязным, как и много лет назад. Они не поглощали
свет и цвет, на их поверхности колыхалось отражение фонарей и
домов, смущаемое постоянными ударами дождя, который тоже перестал
быть черным.
Он посмотрел в небо. Паук, что раньше простирал свое тело над
Парижем, был теперь полупрозрачен и походил на мираж или призрак.
Скульптор даже раскрыл рот от неожиданности. Оникс раскрыл пакет, с
которым тащился в салон от самого супермаркета. Там не было ничего
странного, если не считать того, что надпись на «Кока-коле»
превратилась в набор нечитаемых закорючек — сносное происшествие по
сравнению с оторванными говорящими головами.
Неужели, готовясь передать Катрин свой дар, он действительно
«разделил» его надвое, и теперь они оба будут видеть ослабленную
версию того ада, в котором он жил все эти годы? Так не пойдет. Он
хочет, чтобы Катрин видела полную версию.
Хотя, если по округе больше не будет носиться голодный
многоколенчатый хищник, он готов согласиться на эти условия. Но,
Оникс резонно подозревал, что хищник никуда не денется, просто он
станет хуже видеть его.
Оникс решил не терять времени и насладиться бытием простых
смертных. Он пустился в импровизированный танец прямо под ливнем
посреди улицы, обняв в воздухе воображаемую партнершу. Дождь
перестал казаться ему теплым, но Ониксу было все равно, он улыбался
и вальсировал. Он попал в город, в котором по улицам ходили люди, а
не монстры. И пусть эти монстры — истинные лица тех людей, он
ничуть не жалеет о том, что перестал их видеть. Всюду лица, обычные
человеческие лица — с глазами, носами и ртами. Эти лица поглядывали
на него с осуждением, но все же старались изобразить равнодушие. В
солнечный день Оникс привлек бы куда меньше внимания. Может, кто-то
даже присоединился бы к нему, организовав незапланированный
флэш-моб.