Она села на доску рядом с водой. От реки веяло прохладой и
странными запахами, Катрин не могла разобрать их. Над городом висел
серп убывающей луны, изредка бросающий бледные отсветы на воду.
Волны набегали на берег с тихим шуршанием, облизывая высокие
ботинки Катрин. Кто-то беззвучно подкрался сзади — она не заметила
этого.
«Как тихо и спокойно», — думала она, и это была последняя мысль
перед тем, как веки ее смежила дремота — неожиданно для нее
самой.
Катрин все так же сидела на берегу, но ее одолело странное
чувство тревоги. Она осмотрелась, вокруг ничего не было. Тогда она
взглянула вверх и увидела над собой странного человека c крылышками
над ушами, больше похожего цветом и фактурой кожи на ожившую
статую. Но он не был недвижим, как полагается статуям, он вяло
шевелился, паря над ее головой, а одежды его, длинные и блеклые,
развевал ветер.
— Кто ты? — спросила Катрин.
— Я — сон, — сказал тот.
— Онир? Или, быть может, Гипнос? — спросила она, протягивая руку
вверх. Ее пальцы будто бы столкнулись с плотной преградой, которую
тяжело было преодолеть без усилия. Тогда Катрин бросила попытки
дотянуться до странного человека, и продолжала с любопытством
изучать его. — Ладно, будешь Гипносом. Но я не вижу снов.
— Как, совсем?
— Да. Я сплю, но мне ничего не снится.
— Я приношу сны всем и каждому. Если ты не помнишь своих
сновидений, это не значит, что их не было вовсе.
— Раньше у меня были сны. Потом я перестала их видеть.
— Каково быть толковательницей сновидений, которая не видит
снов? — продолжал говорить с ней мужчина, похожий на статую. Он
уселся рядом с нею, приобняв.
— Немного печально. Будто бы я немного неполноценна. Но жить
можно. Потерять сны — это не потерять руку или слух.
— О, некоторые бы многое отдали за твою способность, способность
забыть о сновидениях до конца своих дней.
— Странные люди, — проговорила Катрин, позволяя сну плавно
перетечь из философского в эротический. В реальности муж не
тропился удовлетворять ее чувства, так почему бы не расслабиться во
сне?
В момент, когда удовольствию уже полагалось посетить ее в
наивысшей мере, Гипнос прошептал ей на ухо: «О, теперь-то ты точно
узришь». Чувство тревоги снова захлестнуло Катрин. Она
преисполнилась отвращением к тому, чем занимается на грязном
берегу, и вырвалась из объятий бледного наваждения.