— Месье! — Катрин подбежала к кассе. — У вас там скрытая камера.
Можно посмотреть запись с нее за последний час?
— А что вы хотите увидеть? Сюда никто не заходил.
— Я настаиваю.
— Эта камера все равно не работает, — тихо сказал ей кассир. По
его лицу было видно, что он уже пожалел о сказанном и прикидывает,
не соучастницей ли ограбления является эта мадмуазель, не подаст ли
она сейчас в окно знак браткам с бейсбольными битами, мол,
заходите, тут чисто? Катрин вернулась за столик, достала
смартфон.
— Может, у вас хотя бы вай-фай работает?
Вай-фай работал медленно и грустно, но — хоть что-то. Катрин
зашла в фейсбук, открыла поиск. Имя: Paul. Город: Paris. Возраст...
Сколько ему может быть? Темнота искажает восприятие. Голос молодой,
но люди бывают разные. С одинаковым успехом он мог родиться и
двадцать, и тридцать лет назад. Ладно, все равно она не
разобралась, где в фейсбуке фильтр по возрасту. Общих друзей нет,
вуз и место работы она не знает, как тут можно искать человека?
Катрин пролистала список из нескольких десятков Полей. Дальше
были еще сотни, а может — тысячи разных Полей, молодых и старых,
бородатых и гладколицых, одетых в костюмы и пафосно обнаживших
торс. Катрин закрыла фейсбук. Это бесполезно. Может, у него на
аватаре вообще какой-нибудь пейзаж или человек-паук.
Но ей так много надо было ему сказать... В первую очередь,
извиниться. Хотя, истинная причина — вовсе не в проснувшейся
внезапно совести.
Письмо, сожженное в 2008 году
«Тетя Света!
Простите за ту сцену. Простите, что не успела извиниться при
вашей жизни.
Вы так много для меня сделали! Но если честно, я все еще обижена
за то, что вы меня тогда не забрали. Умом я понимаю, что у вас не
было возможности, а сердцем все равно обижена. Так уж по-дурацки я
устроена.
Мне кажется, что я скоро не выдержу и присоединюсь к вам. Так
что, скоро увидимся.
Катя»
Оникс
Специфическое воспитание тщательно вбивало в голову Мари
сознание того, что в мире нет вещи более отвратительной, чем секс,
и что все мужчины в радиусе километра каждую минуту размышляют, как
надругаться над ней и сбежать. С возрастом, уже выйдя из-под
родительской опеки, Мари не только не избавилась от этого
предупреждения, но еще более упрочилась в нем, с каждым знаком
внимания по отношению к себе, даже самым безобидным, все глубже
забираясь в раковину. Она носила бесформенную одежду и почти не
пользовалась косметикой, но и это не спасало от взглядов
«похотливых извращенцев» — а скорее всего, так только казалось ей
самой. В то же время она страшно боялась остаться старой девой, в
итоге в ее психике царил настоящий хаос противоречий.