В полумраке коридора они заметили соседку в цветастом ситцевом халате – большую любительницу следить за соседями. Она стояла, подбоченясь, готовая к борьбе.
– Пугало огородное привели! Не стыдно? – шипела соседка им в след. А Анфиса не могла отказать себе в удовольствии и зацепила ногой ее огромную шайку, прислоненную к стене. Раздался грохот, как будто обрушилось небо, а бабушка впервые не сказала ей в комнате: «Я тебя такому не учила», а лишь грустно улыбнулась. Еще долго в коридоре слышалась ругань соседки.
– Аня, не присаживайся к столу, пора спать. Уже поздно, – тихо «кричала» бабушка из гостиной, позвякивая фарфором. – Ты не голодная? В холодильнике есть две котлеты.
И тут внучка почувствовала резкий приступ голода и, разрезав котлету вдоль, положила ее на черный хлеб. Вкусно! Убрав со стола, бабушка невольно залюбовалась внучкой – та, раскрасневшаяся, сидела на диване с бутербродом в руке. Несколько длинных каштановых прядей выбились из ее модного конского хвоста и, мешали ей есть бутерброд, а она пыталась убирать их за ухо, но они выбирались снова.
– Спасибо! Оказывается, я проголодалась. Пирожные с ноготок, – усмехалась Анфиса и смешно растирала щеку пальцами в угле, оставляя разводы.
– Ты, прям – Золушка! Опять вся моська в угле. Надо нормально питаться! Весь день голодаешь, бегая из института на работу, и назад, – ласково ворчала бабушка.
– Я сегодня любимое блюдо ела в студенческой столовой – почки с подливой и пюре! Сказка! Правда, давно, в час. Какая у тебя интересная подружка! Просится на портрет. Никого похожего на нее не видела, – пытаясь вытирать руки обрывком толстого ватмана, восторженно говорила Аня.
–Тебе надо больше есть! Такая худенькая! – для бабушки внучка все еще была той малышкой, которая подолгу сидела с полными щеками над тарелкой с едой, плохо ела и постоянно болела. – Ты не помнишь мою Лиличку? Ведь она, одно время, часто приходила к нам. Хотя, ты была совсем маленькая. Как время летит!
– Мне уже двадцать лет! А тебе все кажется, что я ребенок, – Анфису раздирали противоречивые чувства – с одной стороны она хотела обрести независимость, уезжать на пленэр с однокурсниками, не отпрашиваться у бабушки, самостоятельно принимать решения. А с другой, ее так тянуло забраться с ногами на этот диван, как в детстве, хотелось снова быть окруженной уютной заботой бабушки. И уж ни в коем случае не заставлять ее волноваться. Бабушка, Катя, как она ее звала в детстве, менялась на глазах – она становилась слабее, стала сторониться друзей и родственников, все реже выходить из дома. Казалось, глаза ее становились тусклыми и иногда смотрели внутрь, а не вокруг. Совершенно не хотелось мириться с мыслью, что бабушка стареет, ей почти семьдесят пять лет, а уж мыслей о том, что скоро можно остаться совсем одной, не хотелось допускать.