Это роды с помощью щипцов, но иной ребенок, несмотря на тяжелые роды, вырастает здоровым. Я хорошо помню, как появилась «автобиография» старика Гагенбека[3]. Сообразительный издатель понял, что жизнеописание человека, имя которого как создателя новой профессии облетело весь мир, должно иметь крупный успех на книжном рынке. Нужны были бесконечные переговоры, чтобы убедить старика историю своей жизни написать? Нет! Диктовать? Нет! И даже не рассказать! Все это было бы невозможно для молчаливого гамбуржца. Лишь «дать вытянуть ее из себя» – это единственное подходящее выражение. Издатель пригласил дельного журналиста, который, завязав сношения с дедушкой Гагенбеком, не выпускал его, вытаскивая из него все, что мог, беседовал с ним ежедневно, спрашивал, спрашивал, спрашивал без конца, а его секретарша в это время записывала без разбора каждое слово. Так тяжелым трудом создавалась страница за страницей, возникало событие за событием, которые, в конце концов приведенные в порядок, составили «автобиографию», каковой они, в сущности, и были. Но работа стоила того: жизнеописание Гагенбека имело успех, на который рассчитывал издатель.
Но создание книги Гагенбека – это детская игра по сравнению с работой, проделанной для появления на свет истории «Трех Фрателлини». Это три человека, но с самого детства, на протяжении пятидесяти лет, они составляют одно целое, ведут жизнь единую и все же в некоторых чертах различную. К тому же человек, записавший эту историю – Пьер Мариель, парижанин, не понимающий ни слова по-итальянски. Три клоуна, как и все артисты, говорят с грехом пополам на доброй дюжине языков, но между собой беседуют на родном тосканском наречии. Представьте себе на минуту это положение. Место действия – грим-уборная Фрателлини в парижском цирке Медрано[4], сверху донизу увешанная самыми причудливыми костюмами, инструментами и реквизитом. Время действия: вчера, сегодня, завтра, послезавтра – ежедневно – с восьми до одиннадцати. В одиннадцать часов их выход, а эти три часа они гримируются и одеваются. Действующие лица: три брата Фрателлини, писатель Мариель и художник Эдуар Эльцингр[5]; кроме того, в качестве статистов иногда трое, а иногда и семеро детей Фрателлини – это зависит от требований сегодняшнего выхода, – и всегда целый ряд других артистов, журналистов и друзей. В этой дикой суматохе едва схваченная нить разговора неизбежно рвется. Постоянные перерывы из-за прихода нового посетителя, из-за потерянного носа или настройки инструмента. В этом шуме часто не слышишь собственных слов. К тому же это три человека, умеющие при случае рассказать анекдот или какой-нибудь эпизод, но неспособные к эпической связности повествования; люди, своеобразное развитие которых больше отличается от обычного образования европейца, чем цивилизованный берлинец от дикаря. Люди, выросшие в интернациональной цыганской атмосфере, чуждой всем неприобщенным к миру скоморохов, а особенно парижанину, для которого весь свет сосредоточился на его городе и который не выходит, да и не желает выходить из-под своего стеклянного колпака. Само собой разумеется, что такому человеку, как раз и явившемуся «пером Фрателлини», было особенно трудно вжиться в мир трех клоунов. Это легко заметить: Мариель чрезвычайно выпукло описывает деятельность Фрателлини в Париже и особенно в цирке Медрано на Монмартре, но становится неуверенным, рисуя их скитания по России, Скандинавии, Испании, Германии и Англии.