Я прижимаюсь к стене, задыхаясь, грудь горит, как после взлома, пот стекает по вискам, солёный, смешивается с кровью на ладонях. Дроны гудят вдали, их низкий гул отдаётся в воздухе, как барабан, их красные лучи скользят по переулкам, но пока не находят меня. Рынок шумит, как обычно, псы отстали, их шаги тонут в гомоне толпы. Я проверяю имплант, экран мигает, руна на месте, её свет ярче, как будто она оживает, сообщение о заказе стёрто, но координаты в голове, как заноза: "Красный узел", центр, час. Я сплёвываю кровь, её вкус металлический, вытираю ладони о куртку, ткань липкая, покрыта грязью. Этот заказ – либо выход, либо конец, но сидеть в трущобах, пока банда или "Север" меня не добьют, – не вариант.
– Ты влип, Кай, – шепчу я, мой голос дрожит, но в нём решимость, которой я не чувствовал раньше. – Но ты ещё жив. Пока.
Я иду к станции монорельса, её ржавый остов возвышается над рынком, как скелет, её рельсы покрыты коркой грязи, провода свисают, искря, как молнии. Трущобы остаются позади, их вонь въелась в кожу, как шрамы, которые не стереть. Я думаю о матери, её слова всплывают в памяти, как обрывки кода: "Ты найдёшь тепло в мире льда, Кай." Она назвала меня Каем, веря, что я стану чем-то большим, чем крыса в клетке. Но герои здесь не выживают, мама. Герои умирают в каналах, их кости растворяются, как код, который "Север" стирает. Руна в импланте мигает, как напоминание, её свет пульсирует, как сердце, которое не сдаётся. Старик из сетей, голос, заказ – всё связано, и я чувствую это кожей. Москва – клетка, но, может, этот куш – мой шанс её сломать.
Гудение дронов за стеной выдергивает меня из сна, их низкий гул проникает сквозь бетон, как жужжание насекомых, которые никогда не спят. Я открываю глаза, веки тяжёлые, как ржавый металл, в подвале темно, только слабый свет импланта в запястье освещает бетонный пол, покрытый пятнами сырости. Запах плесени въелся в стены, её едкий дух смешивается с запахом моего собственного пота, солёного и резкого – вчерашняя беготня на рынке и поездка в центр оставили след. Плечо ноет, боль острая, как будто кто-то вбил туда гвоздь, ржавый и горячий, каждый поворот руки отдаётся в мышцах, как ток. Ладони саднят, порезы от асфальта покрылись коркой, но кожа вокруг них воспалена, красная, как неон, который режет глаза снаружи. Я касаюсь шрама на виске, его неровная линия под пальцами – как карта моего выживания, старый, как долги, он напоминает, что я ещё здесь, в Москве 2077, где каждый день – это игра в кости с судьбой.