Сажусь, вытирая кровь рукавом. Старик был прав. Секция ноль – это начало. Но начало чего? И почему руна так реагирует? Думается о матери. Она верила в тепло, в меня. Назвала Каем, как героя из сказки про снег. Но снег в Москве давно стал пеплом, а герои здесь не выживают. Встаю, собираю рюкзак. Трущобы – не убежище, но другого нет. Надо двигаться, пока дроны не нашли.
Выхожу из подвала, натянув капюшон. Неон режет глаза, вывески мигают: "Синт-еда – вкус свободы!" Свобода, ага. В трущобах она пахнет кровью и ржавчиной. Переулки пусты, только шорох крыс да гудение дронов. Один пролетает над головой, его луч скользит в метре от меня. Замер. Луч уходит, но сердце колотит. Они знают. Не меня, но знают, что кто-то копался в сетях.
Двигаюсь к старому мосту над каналом – месту, где можно отдышаться. Балки ржавые, покрыты граффити: "Духи знают". Смешно. Если знают, пусть помогут. Сажусь, глядя на чёрную воду. Вонь кислоты и гнили бьёт в нос, но здесь тихо. Дроны сюда редко залетают – слишком много помех от старых проводов. Проверяю имплант. Руна мигает, как насмешка. Фрагмент данных в памяти – "Проект Север… эксперимент…". Что это? И почему старик так хочет, чтобы нашёл?
Вспоминается Тех, его слова на рынке. "Слышал, в сетях неспокойно. Голоса." Тогда посмеялся. Теперь не до смеха. В трущобах болтают про "духов" в коде, про хакеров, что пропали, тронув не тот архив. Может, старик – один из них? Или хуже – часть "Севера"? Имплант жжёт, руна пульсирует, как будто отвечает. Отключаю экран, прячу руку в карман. Думать некогда. Дроны найдут, если останусь.
Встаю, иду к заброшенному дому в конце переулка. Там щель в стене, тайник, где можно переждать. Проверяю улицу – пусто. Дроны гудят дальше, но их лучи ближе. Пробираюсь внутрь, отодвигаю доску. Тайник на месте: запасной чип, батарея, немного синт-еды. Сажусь в темноте, прижимаясь к стене. Москва гудит за стеной, как зверь, ищущий добычу. Но добыча пока жива. И знает больше, чем вчера. "Проект Север". Эксперимент. Секция ноль. Это начало. Но начало – чего?
Склад – ржавый остов на краю трущоб, его силуэт торчит над переулками, как скелет, который давно забыл, что значит жить. Стены из гофрированного металла покрыты ржавчиной, её пятна, как кровь, стекают вниз, оставляя следы, которые блестят в тусклом свете неона, пробивающемся сквозь смог. Граффити на стенах кричат, их буквы вырезаны ножом или нарисованы краской, облупившейся от времени: "Код нас убьёт", "Духи видят", "Север – это смерть". Надпись "Сопротивление 2056" выжжена, как будто кто-то использовал горелку, её края чёрные, как уголь. Забор вокруг склада наполовину рухнул, его прутья торчат, как сломанные зубы, между ними – дыра, достаточно большая, чтобы пролезть. Я пробираюсь внутрь, сердце колотит, как барабан, его стук отдаётся в ушах, ботинки скользят по грязи, смешанной с осколками стекла, которые хрустят, как кости.