Застегнув молнию толстовки, он бросил короткий взгляд на телефон. Семь двадцать три. Отлично, запас времени есть. Можно было бы посидеть еще минут десять в тишине своей стерильной комнаты, но внизу уже наверняка начиналась утренняя суета. Мать. Отчим. Два постоянных раздражителя, взаимодействие с которыми требовало дополнительных энергетических затрат на поддержание нужного образа – образа послушного, пусть и немного замкнутого сына.
Он подхватил рюкзак, уже собранный с вечера. Еще раз окинул комнату взглядом – все на своих местах. Контроль подтвержден. Можно выходить во внешний мир. Марк открыл дверь и шагнул в коридор, готовясь надеть следующую маску. Утро только начиналось, а представление уже шло полным ходом.
Спуск по лестнице был как погружение в другую, менее упорядоченную реальность. Из кухни уже доносились звуки – приглушенное бормотание телевизора и резкий стук посуды. Значит, мать была на ногах. И, судя по звукам, не в лучшем настроении.
Марк вошел на кухню. Картина ожидаемая: на столе громоздились тарелки со вчерашнего ужина, в раковине – чашки с засохшими кофейными разводами. Крошки на полу, слегка липкое пятно на столешнице. Контраст с его комнатой был разительным, почти физически неприятным. Мать, Елена Викторовна, стояла у плиты спиной к нему, в старом халате, сутуля плечи. Она демонстративно громко звякнула кастрюлей.
«Доброе утро», – бросил Марк ровным тоном, направляясь к кофемашине. Это был необходимый элемент утреннего ритуала вежливости.
Мать медленно повернулась. Лицо у нее было помятое, под глазами залегли тени. Она поджала губы, окинула взглядом кухню, потом перевела взгляд на сына.
«Доброе… Если оно доброе», – голос был надтреснутым, с явной претензией. Она снова повернулась к плите, плечи поникли еще больше. «Всю ночь глаз не сомкнула. Голова трещит. А тут еще… вот это все». Она неопределенно махнула рукой в сторону раковины.
Марк нажал кнопку на кофемашине. Жужжание аппарата наполнило тишину. Он молчал, ожидая продолжения. Оно не заставило себя ждать.
«Мы с Виктором вчера так поздно вернулись, сил не было даже тарелку за собой убрать», – начала она жалобно, голос дрогнул. «Работаем как проклятые, чтобы ты ни в чем не нуждался. А помочь по дому некому. Совсем некому».
Она снова повернулась к нему, и Марк заметил, как ее глаза предательски заблестели. Началось. Классическая увертюра к концерту вины.