Скоро показались покосившиеся ворота. На обветренной табличке под слоем снега едва читались иероглифы: «Юйлу» – Храм Нефритового Путника. Двери не скрипнули – только вздохнули, когда он открыл их.
Внутри царила тишина. Статуя древнего бессмертного стояла под слоем пыли, как забытый кумир, чьи молитвы больше никто не слушал. Се Линь разжёг в углу огонь, положил сухую траву и ломкие ветки. Свет коснулся её лица, и он снова почувствовал странную дрожь в груди.
– Мо Сянь, – сказал он, подавая ей чашу. – Пей. Это обогреет внутренние меридианы.
Она взяла чашу обеими руками. Кожа её пальцев была холодна, как шёлк, хранивший зиму.
– Ты странный человек, – тихо проговорила она. – Лекарь… без улыбки. Словно несёшь тяжесть, которую никто не видит.
Се Линь усмехнулся, но уголки губ не дрогнули.
– Иногда те, кто лечит, забывают, как выглядят улыбки.
– А ты кто ты на самом деле?
Он не ответил сразу. Взял ветку, пошевелил угли.
– Тот, кого некому вспоминать. Этого достаточно.
Мо Сянь опустила взгляд. Взгляд её блуждал по стенам, по затертой росписи: цветы пионов, падающие с небес в бездну. У подножия цветущего дерева стояла девушка в белом, и к ней тянулись чёрные тени.
– Мне знаком этот храм, – прошептала она. – Как будто я… уже стояла здесь.
Се Линь замер. Затем медленно поднялся, подошёл к ней.
– Ты уверена?
Она прикрыла глаза. Лицо её стало бледнее.
– Здесь пахнет… огнём. Водой. И… кровью?
В этот миг огонь в очаге треснул. Тень от статуи качнулась, будто в ней пробудилось что-то забытое. Се Линь крепко сжал кулак.
– Не смотри, – резко сказал он. – Это место хранит не только молитвы. Иногда даже тишина может быть проклятием.
Она открыла глаза. В них плескался страх. Или предчувствие.
– Ты… боишься?
Он отвернулся. Пальцы его дрожали.
– Я помню, как убивали тех, кто слишком много спрашивал. И как сами бессмертные теряли себя, вглядываясь в чужое прошлое. Твоя память – будто зеркало, покрытое инеем. Не торопись стирать его.
Мо Сянь долго молчала. Затем, почти шёпотом:
– А если я уже видела тебя… в другой жизни?
Он поднял глаза. На одно короткое мгновение в них вспыхнуло нечто – пламя, которого больше не должно было быть.
– Тогда… – голос его был низким, как гул над замёрзшей рекой, – тогда, может, именно я был тем, кто хотел, чтобы ты забыла.
Снаружи закружились снежные вихри. Падающие лепестки пионов на фреске словно зашевелились. А в храме, где даже духи боялись дышать, двое сидели рядом. Один – с раной, которую не исцелить. Другая – с душой, которую невозможно вспомнить.