Но Диана, засыпая, думала:
– Я не отдам тебя. Никому! Никакая чужая тётя нам не нужна.
Диана любила ходить в церковь с отцом. Ей нравилось как он ходил перед служением по залу и что-то делал, потом зал заполнялся людьми и все начинали петь. Этот момент всегда был самым любимым.
Вечер был холодный, и Диана куталась в шерстяной шарф, который папа дважды обернул вокруг её шеи, прежде чем они вышли из дома. Церковь стояла в конце улицы, её деревянные стены казались тёплыми даже в мороз, а свет из окон лился на снег, как жидкий мёд. Диана крепко держала папину руку, её маленькие пальцы тонули в его большой ладони, и она почти подпрыгивала от радости, предвкушая музыку.
Внутри пахло чем-то неуловимым. Здесь смешивался запах дерева, различных духов, которыми пользовались женщины, и почему-то Диане казалось, что старые книги на большой полке, стоявшей у входа, тоже источали свой легкий, едва уловимый запах. Сегодня люди уже собирались, шуршали одеждой, тихо переговаривались. Диана пробралась к передним скамьям, где любила сидеть, чтобы всё видеть. Папа, в своём тёмном пиджаке, прошёл к кафедре – он всегда помогал раздавать песенники или поправлял микрофон. Диана следила за ним взглядом, пока не началась первая песня.
Когда зазвучали знакомые аккорды, она вскочила на ноги, не обращая внимания на то, что шарф сполз на плечо.
«Боже, Ты Бог мой, тебя от ранней зари ищу я…» – запела она, и её звонкий голос вплетался в хор взрослых, как тонкая нитка в тёплый плед.
Она не знала, что во многих общинах эту песню на слова из библейских Псалмов исполняет только хор, считая её сложной для общего пения. Но их община пела её давно и песня звучала слажено и красиво.
Диана знала каждое слово, каждую паузу, и пела так, будто весь мир должен был её услышать. Её глаза блестели, щёки горели, а сердце колотилось в такт мелодии. Она не просто пела – она жила этой песней, растворялась в ней, и в эти минуты боль, что пряталась где-то глубоко, будто отступала.
Но когда дядя Саша, тот, что играл на гитаре, объявил новую песню, Диана нахмурилась и села, скрестив руки. Песенник лежал перед ней, но буквы в нём были просто чёрными закорючками, которые она не могла разобрать. Все вокруг запели что-то незнакомое, и девочка почувствовала себя чужой. Она поджала губы и уставилась на свои ботинки, покачивая ногами.