Ну а теперь – убийство! - страница 24

Шрифт
Интервал


, который вел через насыщенные красками сады к съемочным павильонам в противоположной стороне.

Уходящий вдаль коридор с бетонными стенами, в которых эхом отдавался каждый звук, был бесконечным и напоминал Монике аэропорт. Из него открывались звуконепроницаемые двери в павильоны. Над дверью с номером три горела красная лампочка, предупреждавшая о том, что входить во время записи звука запрещено.

Кивком Картрайт велел Монике подождать, а сам прислушался с выражением бесовского лукавства в глазах к беседе двоих мужчин, что стояли посреди коридора.

Один из них был пухлым коротышкой с сигарой, а второй – высоким молодым человеком в очках и с весьма изысканной манерой выражаться.

– Смотрите, – говорил толстяк. – Эта сцена в бальном зале…

– Да, мистер Эронсон?

– Эта пирушка, – пояснил последний, – которую герцогиня Ричмонд закатывает накануне битвы при Ватерлоо…

– Да, мистер Эронсон.

– В общем, я только что посмотрел отснятый материал. Это никуда не годится. Не хватает пылкости.

– Но мистер Эронсон…

– Значит, смотрите, – перебил его толстяк. – То, что нужно, – это песня в исполнении Эрики Муди. Люк Фитцдэйл только что выдал одну темпераментную вещицу. Вот так мы и сделаем, ясно? Герцог Веллингтон говорит: «Леди и джентльмены, сегодня у нас для вас большой сюрприз», – ясно? Тогда герцогиня Ричмонд садится за пианино и поет.

– Но я, честно говоря, не думаю, что она бы так поступила, мистер Эронсон.

– Не думаете?

– Нет, мистер Эронсон.

– Но именно так она и поступит в этой картине. И кстати, еще в одном эпизоде песня будет к месту. Она споет снова перед битвой, чтобы приободрить войска. Я все продумал. Герцогиня Ричмонд…

Красная лампочка над дверью погасла.

– Входите, – сказал Картрайт.

Постучав трубкой о стену, он вытряхнул из нее пепел и подтолкнул Монику вперед себя в темноту.

2

Изнутри павильон очень напоминал амбар – гигантский амбар, раскинувшийся на площади примерно в половину акра[14]. Как в амбаре, там было мало света и полно всякого хлама. Высотой он был около ста футов[15]. Его наполняли бесчисленные звуки: шаги, лязг тянущихся по полу железных проводов, скрежет пилы, приглушенные голоса. Хотя передвигающихся в пространстве павильона людей было много, двигались они словно тени. Источники мертвенно-бледного света – все очень далекие, ни один из которых, казалось, не был направлен туда, куда мог упасть ваш взгляд, – испускали блеклое голубоватое излучение, сливавшееся с отблесками солнца, проникавшими из-под крыши.