В зале медленно погас свет. Словно надвигаясь откуда-то издалека, все нарастая, зазвучала цыганская хоровая песня, а из-за занавеса на авансцену, выхваченную из темноты яркими лучами прожекторов, вышли молодой чернокудрый цыган в малиновой рубашке и красавица цыганка в темно-вишневом, расклешенном платье, с букетом алых роз в руке. После небольшого теплого приветствия, обращенного к зрителям, цыганка, зорко всмотревшись в зал, улыбнулась своими большими сочными губами и заговорила чуть вкрадчивым, обещающим приятную неожиданность голосом:
– Я прошу минутку внимания, дорогие зрители! На сегодняшний спектакль к нам пришел наш давний, наш любимый друг, известный артист, ветеран театра, известный режиссер Илья Ефимович Борин. Коллектив артистов театра «Ромэн» горячо приветствует нашего дорогого друга и выражает ему самые добрые, самые искренние чувства.
Спустившись в зал, цыганка подошла к стоявшему в растерянности режиссеру и под аплодисменты зрителей с восхищением и нежностью протянула ему букет роз.
Борин странно, с какой-то опаской взглянул на цветы, пошатнулся, но тут же, смущенно заулыбавшись, принял букет, галантно поцеловав цыганке руку…
И вот уже медленно поднимался занавес, открывая взору зрителей раскинувшуюся под большой красной луной степь, тихо движущиеся в полумраке цыганские кибитки…
Шамсиев любил Пушкина, любил знаменитую поэму, знал ее почти наизусть. И вообще он очень любил цыганский табор, лунные ночи – он полюбил все это еще в детстве. Особенно нравилось ему, когда над лесом или лохматыми холмами вставала яркая оранжевая луна, разбрасывая вокруг какие-то мерцающие, таинственные блики. В такие минуты сердце его наполнялось совершенно необъяснимой, странной грустью, словно бы с этой оранжевой луны к нему должна была спуститься фея, чудная и прекрасная, но гордая и недосягаемая. Но сейчас… Сейчас его занимали другие мысли. Все его внимание было приковано к фигуре Борина, чуть сгорбленной и чуть беспомощной, но таящей в себе какую-то скрытую, обвораживающую силу…
Затевая этот своего рода рискованный эксперимент, Шамсиев рассчитывал на следующее. Еще там, в кабинете, во время разговора с Вахрамеевым и участковым инспектором, он ощутил всем своим существом, что Борин не просто так себе старичок, и в нем таится много неизвестного. И это неизвестное заключалось и в его в общем-то нескладной при всех победах и взлетах жизни, и в его одиночестве, и в событиях той теплой, летней ночи, когда он возвратился домой в состоянии крайнего возбуждения, в его путаных объяснениях, наконец.