.
– Кто ты?..
Голос был её.
Её интонация. Её дыхание.
Но – чужой.
Роза замерла.
Не шевельнулась.
Стук. Один. Где-то внизу.
Тогда она встала. Медленно.
Пошла к двери.
Открыла её.
На пороге лежал лист.
"Не задавай вопросов вслух.
Она слушает.
Лучше пиши."
Подпись:
А.
День она провела в доме.
Читала фрагменты рукописи. Сверяла с картой. Пыталась понять структуру – не сюжета, а влияния.
В какой момент текст становится реальностью?
Когда ты читаешь? Когда ты думаешь? Когда пишешь?
Она написала ещё одну фразу:
"Ты – Алексей?"
На этот раз ничего не произошло.
Вечером она услышала второй голос.
Низкий.
Сухой.
Как звук старой ленты в магнитофоне.
– Ты уже внутри. Не прикидывайся читателем. Всё, что ты напишешь – может быть использовано против тебя.
Она бросилась к окну.
Никого.
Только в стекле – вновь проступили буквы.
"Первая ошибка – думать, что ты всё ещё в реальности."
В ту ночь она не спала.
Сидела у окна. Писала. Рвала листы. Сжигала в камине. Пила. Смотрела на текст – и не верила.
А он смотрел на неё – и помнил.
Глава 4 – Голоса в скобках
Утро снова не пришло. Оно просто… перестало быть нужным.
Роза проснулась не от солнца и не от будильника. От запаха.
Старого чернильного запаха, едва уловимого, но цепляющего. Как если бы кто-то рвал на мелкие кусочки книгу в соседней комнате.
Она встала. Подошла к столу.
Блокнот лежал там, где она его оставила.
Но внутри – не только её почерк.
На первой странице, где она вчера написала "Я – Роза Мельникова", под этим кто-то дописал:
(или уже нет)
Карандашом. Тем же. Почерк чуть кривой.
Но – не её.
Она пролистала дальше.
Там, где были её заметки:
"Колодец на карте связан с главой V. Он появляется после исчезновения Алины."
Подчёркнуто. И рядом вставлено:
(проверь, ты уверена, что читала это?)
На другой странице:
"Голос за стеной звучал, как мой."
Теперь приписано:
(не как твой. как ты. разница тонкая.)
Роза резко откинулась на спинку стула.
Выдохнула.
Впервые за много лет её ничто не отвлекло. Ни телефон. Ни новости. Ни мысли. Только… страх.
Тот самый, первобытный. Когда ты читаешь чужую исповедь – и вдруг понимаешь, что в середине абзаца речь пошла о тебе. Слишком точно. Слишком в точку. Как будто кто-то смотрит изнутри глаз.
Она порывисто закрыла блокнот.
И в эту же секунду – на полу хрустнула бумага.
Лист.
Не старый. Не новый. Тот же желтоватый, с грубым волокном, как в машинописных черновиках.