Спекулятивная теология или трансцендентная метафизика по самой своей природе ищет начало, первопричину, Сущее сущих, и всякий раз, находя его, провозглашает себя законной наукой. Она может превозносить свои права и привилегии с поэтической дерзостью и становиться теософией с мистической уверенностью. Но теософия – не философия, это её заблуждение: это гадание, стремящееся за пределы разума. Это не просто видение пророка, это озарение экзальтированного, устремлённого к интуиции Бога. Она простительна Плотину, Проклу, даже Бёме и Сведенборгу; но никому не полезна. Полезно лишь то, что истинно во всём, чисто, как вечный разум, и вечно, как он. Полезно то, что необходимо всем – искренняя и крепкая вера, будь она дочерью философии или дочерью религии.
Где нет этой веры, там нет не только религии, но и философии; а где нет ни того, ни другого, там нет ни умственной, ни нравственной жизни. В религии вера есть добровольное согласие, substantia rerum sperandarum, argumentum non apparentium (Евр. 11:1). В этом смысле вера всегда идёт дальше философии – это её право, ибо такова её природа. В философии вера – если не очевидность, то по крайней мере уверенность; это согласие, требуемое именем всего, что имеет власть над разумом, и в этом смысле добрая философия всегда ведёт к вере.
Потому, когда среди человечества нет веры во имя религии и веры во имя философии, наступает страдание и оскудение: страдает спонтанность возвышенных чувств, иссякает плодотворность высоких замыслов; наступает нравственное и умственное омертвение. Когда есть одна из двух, человечество может жить и даже сиять. Но всегда и неизбежно та из них, что жива, призовёт другую из гроба, хотя бы для того, чтобы самой устоять среди живых.
Когда же есть обе, поддерживая, воодушевляя друг друга, устремляясь с лучезарной уверенностью в будущее, которое есть бессмертие, и к высотам, где пребывает истина, – они радуют землю и небо зрелищем своих идей и дел, творений, в которых обе любят узнавать лучи, исшедшие свыше, и благодати, ниспосланные рукой Творца.