«Мир Людей», – произнес Иллувиэль голосом, лишенным не только сочувствия, но и всяких интонаций. Голос существа, констатирующего неизбежное вымирание вида. – «Возможно, там твои… хм… особенности найдут иное применение. А может, и нет. Тебе придется научиться… добывать себе пропитание. Найти то, что они именуют…» – он запнулся, подбирая слово с брезгливостью, – «…нормальной работой».
Фил почувствовал, как внутри него что-то оборвалось. Тонкая серебряная нить, связывавшая его с шелестом листьев, с дыханием мхов, с молчаливым пониманием древних камней. «Но… мои звезды? Лютня? Мой почти законченный трактат о влиянии фаз луны на меланхолию дождевых червей?» – его голос был едва слышен на фоне рева из разлома.
«Лютню оставь», – неожиданно смягчился Иллувиэль, возможно, вспомнив одну из колыбельных Фила, которая когда-то успокоила его расшалившиеся нервы. – «Есть шанс, что сможешь играть в их… подземных переходах. На хлеб».
Невидимая, но неодолимая сила – сила изгнания, окончательного и бесповоротного – подхватила Фила и повлекла к зияющей ране в ткани реальности. Последнее, что он успел заметить – сочувственный золотистый глаз молодого грифона, который, кажется, именно в этот момент постиг всю глубину минорного септаккорда экзистенциального отчаяния.
А затем – удар. Не по телу, но по самому существу. Будто его душу протащили сквозь частокол из чужих реальностей. Оглушающий рев стал физически ощутимым, вибрируя в костях. Запахи – смрад раскаленного камня под солнцем, едкая вонь движущихся железных чудовищ, приторная сладость гниющего мусора, пыль, тысячи незнакомых, тревожных запахов чужих тел, страхов и дешевых духов – ворвались в легкие, вытесняя привычный аромат хвои и влажной земли. Безжалостный, плоский свет ударил по глазам, привыкшим к мягким переливам лунного сияния и зеленому сумраку чащи.
Он стоял посреди… ревущего хаоса. Исполинские утесы из серого камня и темного стекла, испещренные сотнями одинаковых светящихся глаз-окон, подпирали свинцовое, беззвездное небо. Внизу, по черным, твердым артериям, с ревом и скрежетом неслись потоки рычащих металлических созданий. А вокруг – люди. Море людей. Существа в невыразительных, функциональных оболочках, с лицами, отмеченными печатью вечной спешки и глухой тревоги, текли мимо, обтекая его, как река обтекает случайно попавший в русло камень. Никто не замечал эльфа с лютней в старом кожаном чехле, застывшего в центре этого безумного вихря, эльфа, только что извергнутого из мира гармонии за фатальное несовпадение с реальностью.