– Он сражался, как Геркулес! – продолжал Уайт. – Даром что однорукий! И по той же причине мы не смогли надеть на него ручные кандалы!
Все рассмеялись.
– Однако отсюда не сбежишь! – Уайт хлопнул по крыше фургона.
Процессия остановилась под амбразурами Кирпичной башни. Теперь Даниель видел, зачем она выстроена: здесь сходились перед вылазкой самые отважные, самые пьяные или самые глупые рыцари лондонского Тауэра. Приготовившись, они сбегали по каменной лестнице, круто поворачивали влево, преодолевали второй пролёт и через арку, в которой стоял сейчас Исаак, выскакивали на врага, пробившегося за внешнюю стену и не скошенного огнём из казематов. Что происходило дальше, покрыто мраком.
Всё это теперь представляло чисто исторический интерес, за одним исключением: под лестницей расположился большой каменный склад, а рядом с ним – конюшня, принадлежащая Монетному двору. Строения закрывали нижнюю половину Кирпичной башни и, насколько Даниелю удалось разглядеть, соединялись с нею сквозным проходом; впрочем, чего только не вообразишь, щурясь в два часа ночи на старые закопчённые здания.
Так или иначе, лошади, запряжённые в чёрный фургон, явно считали, что вернулись домой и труды их на сегодня окончены. Фургон вкатили в тёмное здание. Курьеры последовали за ним. Стражники разбрелись по казармам.
Даниель остался один на улице. По крайней мере, так он думал, пока не разглядел на другой стороне Минт-стрит прыгающий алый огонёк. Кто-то наблюдал за ним из тени под стеной, покуривая трубочку.
– Вы участвовали в аресте, сержант Шафто?
Он не ошибся в догадке: огонёк отделился от стены, и луна осветила сержанта Боба.
– Должен признать, что я уклонился, вашблагородь.
– Такие поручения вам не по душе?
– Надо дать молодым случай отличиться. Они не так часты теперь, когда война поутихла.
– В другой части города, – сказал Даниель, – говорят не «поутихла», а «закончилась».
– В какой такой части? – переспросил Боб, разыгрывая старческую непонятливость. – В Вестминстере? – произнёс он с безукоризненным выговором, но тут же вновь перешёл на жоховский кокни: – Вы ведь не о клубе «Кит-Кэт»?
– Нет, но в клубе говорят так же.
– Учёным, может, говорят так. Солдатам – иначе. Язык вигов раздвоен, как у змея-искусителя.
Какая-то нехорошая возня происходила в конюшне у основания Кирпичной башни, где, покуда доктор Уотерхауз и сержант Шафто разговаривали, успели зажечь факелы. Грохнули снимаемые замки, и тут же раздались крики, каких Даниель не слышал с медвежьей травли в Ротерхите. Здесь, на удалении, они звучали не слишком громко, но самая их пронзительность заставила Боба и Даниеля умолкнуть. Внезапно голоса стали выше и громче. Даниель втянул голову в плечи: ему подумалось, что узник вырвался. Застучали сапоги, раздался возглас-другой, и наступила короткая тишина, которую сменили вопли на языке из чудн