Тусклый свет люминесцентных ламп дрожал на стенах цифрового архива, словно боялся проникнуть вглубь бесконечных стеллажей, где пыль веков оседала на забытых машинах. Год 2125 висел в воздухе, как тяжёлое молчание – неосязаемый, но давящий. Михаил Беспамятный шагал вдоль рядов, его ботинки глухо стучали по бетонному полу, нарушая тишину, казавшуюся здесь живой, почти осязаемой сущностью. Он был один – или так ему казалось. В этом мире, где каждый шаг отслеживался невидимыми глазами «Газа», одиночество было иллюзией, хрупкой, как стекло под молотом.
Архив академии простирался перед ним лабиринтом из железа и проводов. Высокие шкафы, набитые старыми серверами, гудели низким, едва слышимым гулом – словно шептались о прошлом, которого никто не помнил. Воздух пах металлом и чем-то прогорклым, точно время здесь сгнило, оставив после себя лишь ржавчину. Михаил поправил очки, сползшие на кончик носа, и провёл рукой по холодной поверхности ближайшего стеллажа. Пальцы собрали тонкий слой пыли – следы забвения, подумал он. Пыль прошлого, которое стирают из нас, как ненужный черновик.
Он пришёл сюда за материалами для проекта – скучной работы о цифровых хранилищах, которая должна была впечатлить профессора Левина, сухого, как архивный воздух, и столь же безразличного к вопросам, выходящим за рамки лекций. Но Михаилу было любопытно. Любопытство – его порок, как говорил Дима, сосед по комнате, чей скептический смех до сих пор звенел в ушах: «Ты копаешь там, где ничего нет, Миш. Только пыль и провода». Может, Дима прав, мелькнула мысль, но Михаил отогнал её, как назойливую муху. Ему нужно было что-то найти – не для Левина, а для себя. Что-то, что объяснит пустоту, которая росла в нём, как тень без источника света.
– Ты опять в своих катакомбах? – голос Димы, резкий и насмешливый, ворвался в воспоминание, будто тот стоял рядом, скрестив руки на груди. Михаил почти видел его – худощавого, с растрёпанными волосами и вечной ухмылкой, от которой хотелось то ли смеяться, то ли дать ему подзатыльник.
– Это не катакомбы, – пробормотал Михаил вслух, отвечая призраку. – Это память.
– Чья? – Дима в его воображении прищурился. – Твоя или их?
Михаил не ответил. Он не знал. Память в этом мире была зыбкой, как отражение в мутной воде. Люди забывали лица, даты, целые куски жизни, и никто не спрашивал почему. «Газ» следил за всем – невидимый, вездесущий, словно дыхание самой земли. Говорили, это ради порядка. Говорили, что без контроля мир рухнет. Но Михаил чувствовал: что-то отняли у него – у всех них. И эта мысль, острая, как осколок стекла, вела его глубже в архив.