Только этого говна и не хватало!
Звонить папаше я не стал, Костолому – не осмелился. Адвоката у меня не было и выбора, очевидно, тоже. Пришлось набирать своему дорогому соглядатаю.
– Мне некогда, говори быстро и по делу, – поторопил Макс.
Я малость опешил и выдал:
– Меня арестовали.
Он, видать, тоже опешил, протяжно вздохнул и с удивительным спокойствием потребовал:
– Конкретнее.
– Я говорил Чарли, что затея говно, но он заладил, что всё ладно будет…
– Люций! Конкретно.
– Мы залезли в чужой дом.
– Понятно. Где ты?
– В Лучинске.
Раздался ещё один вздох – теперь раздражённый.
– Твою мать, и как тебя туда занесло, Люций? Ты сказал, что будешь дома, зверёныш ты безголовый! Мы сейчас в такой жопе, ты не представляешь! Кошма-ар, – простонал он. – Жди!
Видать, Макс ничуть не приукрасил, что дико занят, – ехать-то было минут двадцать по ночным дорогам. А может, нарочно не торопился. Ладно хоть паладины в изоляторе не закрыли, оставили в комнате, где допрашивали. Даже чай с печеньками притащили. Дважды. Ещё постоянно спрашивали, нужно ли что-нибудь, как самочувствие, хочу ли спать. Особенно тётка-психолог раздражала, всё скалилась и силилась поговорить. Про учёбу выспрашивала и по-любому тихонечко злилась, ведь если бы не мы с Чарли, она бы давно домой укатила.
В общем, за грёбаные почти два часа я чётко осознал, что ситуация – полный звездец!
Макс приехал примерно в четверть первого, зна́ком показал успокоиться и вслед за паладином вошёл в кабинет напротив. Дверь они не закрыли, но шушукались, как мыши, так что ни черта нельзя было расслышать. Да и говорили недолго – Макс, видать, был не очень таким спасателем: он кому-то набрал и передал мобильник паладину. Потом обернулся ко мне и жестом попросил подождать.
А ожидание и без того уже давно превратилось в пытку. Я всерьёз опасался, что всё это дело дойдёт до папаши или, того хуже, до социальной службы. Там бы моими достижениями точно заинтересовались. Типа, да, молодец, мальчик, продержался три года почти без нареканий, но рецидив есть рецидив. Ещё эта тётка достала своими попытками влезть в башку. Несколько раз таскалась, всё строила из себя сопереживателя, едва ли не друга, ласково так щебетала, аж до тошноты. Потом наконец пропала. И я надеялся, что она домой свалила. Сил не было скрывать раздражение, тем более адреналин из крови давно выветрился, страх обнажился и принялся долбить по мозгам. Но при этом в сон клонило так, что всё казалось чудовищным бредом.