Я знаю, что я заблудилась.
Я просыпаюсь с давно знакомыми ощущениями: страх, тошнота, тревога.
Я уже много лет как покинула его особняк. Я не была там с того самого дня, когда не стало моего мужа. Он умер – я ушла, и ноги моей там не было. Но, кажется, мое сознание, мой разум по-прежнему там. Я думаю об особняке гораздо больше, чем мне бы того хотелось. И не только когда он мне снится.
Во многих смыслах я все еще пытаюсь оттуда сбежать.
Я всегда должна была быть дома не позднее шести часов. Если я опаздывала, то начинались проблемы. Он расстраивался. Он звал меня по имени, крича на весь дом. Сотрудники особняка начинали судорожно звонить мне по телефону ровно в 18:01, хотя в это время я уже пробиралась по длинной извилистой дорожке, огибая высокий каменный фонтан, увенчанный херувимом, который смотрел на меня пустыми мраморными глазами. А потом я вбегала в дом, толкая тяжелую деревянную дверь, и шла искать Хефа, чтобы поцеловать его в щеку и показать ему: вот она я, я дома, я придерживаюсь правил.
Я хорошая девочка.
Почти десять лет особняк «Плейбой» был моим домом. Но домом он был чисто технически. Он был местом, где я всегда была посетителем.
Как отель, в который я заселилась, но никак не могла уехать. Как сцена, на которой я выступала под взглядом множества незнакомых глаз. Иногда мне казалось, что я попала в прошлое. Хеф еще в семидесятых обставил дом по высшему разряду, и все выглядело точно так же, как и тогда: ковры с высоким ворсом, деревянные панели и люстры, тяжелые бархатные портьеры. Мне не разрешалось ничего менять.
Лишь одно место мне удалось сделать своим: крошечная комнатка, которую мы называли Vanity, «комнатой тщеславия» – по сути, просто кладовка, но с небольшим количеством длинных и узких окон. Комнатка тщеславия находилась рядом с главной спальней, или хозяйской спальней, как ее называл Хеф. В комнатке была хлипкая дверь, которая задвигалась, но не запиралась.
Там было достаточно места для небольшого встроенного стола и стула. Это было моим маленьким убежищем, местом, где можно было побыть одной и без присмотра. В особняке в каждой комнате всегда кто-то находился: другие девушки, гости вечеринки, персонал. На диване рядом, неловко прислонившись ко мне, сидел друг Хефа. В коридоре стоял знаменитый киноактер, который хотел меня облапать. Ни одну дверь я запереть не могла, потому что все ключи были копиями. Разумеется, у Хефа был ключ от всех дверей в доме, и этот ключ гарантировал, что никто и никогда не сможет его запереть. Это был его мир, и он владел ключом от всех и вся.