– Дак о чём тебе рассказать-то, Манечка?
– А обо всём… Мне всё интересно! Расскажи, как люди в старое время жили!
Несмотря на годы, память у бабушки Сусанны была крепкой, и она каждый день рассказывала про неведомую мне жизнь. Слушая её, я из своего детства как будто переносилась в далёкое-далёкое бабушкино прошлое – в деревню Прядеину, где избы топились по-чёрному, а женщины, как и у нас теперь, долгими осенними и зимними вечерами пряли при лучине.
– Родитель-то у нас шибко богатой был, – вспоминала бабушка, – а я вот, грешница, и не живала в большом-то достатке, а теперя уж совсем стала нищая. Чё поделашь? Вить на долгом веку, что на долгом волоку, всякое бывает – и солнышко, и дождь грозовой…
Отец подшил бабушке валенки. А когда собрался в сельпо за керосином – попутно заехал на Пионерские хутора и привёз оттуда бабушкин сундук.
– Спасёт тебя Бог, Панфил Иванович! Добрый ты человек, – обрадовалась бабушка и стала перебирать свои пожитки.
Я, конечно, – тут как тут: интересно же, что там у бабушки в сундуке? Но, кроме старых юбок и поношенной клетчатой шали, ничего в нём и не было. Только в углу отдельно лежал перевязанный холстиной кошелёк. Мы с бабушкой развернули его. Там были пожелтевшая от времени льняная рубашка, холщовая юбка, такая же кофта и самодельные, тоже холщовые, с пеньковой подошвой, башмаки.
– Это, Манечка, – смертный мой сряд. Вить в гроб надо ложиться во всём своём, домотканом. Ленок-от надо самой вырастить, самой его обработать, напрясть да наткать – штоб всё своими руками. А то вить Боженька-то спросит: чё вы, православные, на земле-то делали? Есть, пить и носить готовое, но не твоими руками сделанное, – тяжкий грех. На Страшном суде мы за все грехи ответим…
– Баушка, да ведь ты такая добрая! У тебя, наверно, и грехов-то никаких нет?
Бабушка рассмеялась:
– Ох, Манечка, у кого их нет? У всех грехи есть! Да Господь-то – не без милости, много он прощает людям, согрешившим по неразумению. Иной раз вить мы и сами не знаем, што делаем…
Бабушка Сусанна прожила у нас всю зиму. Но постоянно вспоминала о доме на хуторе Пионерском: там корова должна была телиться, и бабушка беспокоилась, как бы молодая хозяйка Марина не оплошала, не проглядела бы чего. Пришлось бабушку везти домой.
Но весной, когда уже посадили огороды, она снова пришла к нам, расплакавшись прямо на пороге. Что она рассказывала маме – не знаю: в это время меня отправили на улицу. Я слышала потом, что зимой Марина родила девочку, которую назвали Шурой.