В субботу после школы позвонил Леший:
– Агатка, дома? Щас зайду.
Через пять минут он уже отстукивал в дверь. Это был наш секретный стук азбукой Морзе. Он стучал мне: .-. – – .– — «Рома», я ему: .– –. .– - .– — «Агата».
– Заходи, открыто. – Морзянка повторилась. – Да зайди уже, хватит прикалываться. – Снова морзянка.
Я психанула, рванула входную дверь и приготовилась обругать его за это дурачество, да так и застыла с открытым ртом на пороге. Напротив прислоненная к ограждению лестничной площадки стояла моя гитара. Совершенно целая. Я вышла, присела рядом на корточки, всё ещё не веря, что это она, и поэтому не решаясь взять. Леший сзади положил руки на плечи:
– Ну что, удался сюрприз?
Я вскочила:
– Ромка, да как же ты?.. – слёзы градом – Ромка, я… Ромка, ты… – я кинулась ему на шею. Он крепко меня обнял и снисходительно ждал, пока я перестану поливать слезами его рубашку. А я всё не переставала.
– Ромка, ты настоящий друг… – хлюп, хлюп – Не представляешь даже, что ты для меня сделал. У меня же кусок сердца вместе с гитарой вырвали. Ты… ты мне вернул его. Но как… как ты молчал целых три дня? Ни слова… ни… ни намёка? Я же думала её мусоровоз увёз. Я всё… похоронила её.
– Ну, я не знал, получится или нет склеить обратно, не хотел тебя зря обнадёживать.
– Ром… Ромочка, я ни за что не забуду такое… Ни за что не забуду…
Тут я почувствовала, как руки Лешего на моей спине из крепких и братских стали вдруг незнакомыми, горячими и текучими, мне казалось под лопатками, там, где оказались его ладони, останутся ожоги. Я заглянула ему в глаза: они смотрели прямо в меня, на донышко моей души, будто искали там ответа на очень важный незаданный вопрос. На мгновение не осталось ничего, кроме этих глаз, этих рук на моей спине, этих губ, которые коснулись моих. Потом не осталось и их… А потом… Внутри меня как-будто прозвенел школьный звонок, и я очнулась. Отвернулась, выпросталась из его рук. Нет же. Все должно было произойти не так и не с ним.
– Ром, нет, мы друзья. Друзья же, да? – как-то жалко это у меня прозвучало.
– Я тебя люблю – и две серые бездны глаз снова туда же, в глубоченную меня, ждут ответа.