– Рома, пожалуйста. У меня никого ближе тебя нет, роднее, – мне неуютно под его испытующим взглядом, больше никогда-никогда не хочу, чтобы он так на меня смотрел. – Ты мне как брат. Давай оставим всё как было.
– Понятно. Забудь, – и побежал вниз по лестнице перескакивая через ступеньки.
Я вернулась в квартиру, положила гитару на диван, села рядом, тронула струны – дичайшая какофония, такая же, какая была сейчас у меня внутри. Да, мы с тобой похожи, сказала я гитаре. Меня тоже как-будто разбили, кое-как я склеилась обратно, и новые мои струны никак не могут держать строй. Когда всё успело сломаться, скажи? Где мой понятный мир с его однозначными правильно и неправильно? Ведь если по-честному, мне бы хотелось, чтобы он обнимал меня так вечно. И целовал. А Игорь? Я ведь Игоря люблю. Или не люблю, раз так запросто целуюсь с другим? Просто Леший застал меня врасплох, в растрёпанных чувствах, и мозг вообще отключился. Вот так это наверное бывает, когда в книжках теряют голову от чувств. Стоп, от каких чувств? Я Лешего люблю как брата. От таких чувств никто не теряет головы.
Настроила гитару, взяла упруго первую ноту, потекли басы, мягко охватили пространство, создавая вокруг меня кокон из звуков – мой любимый вальс «Одиночество». Хорошо и уютно грустить в этом коконе, запустить свои чувства и мысли кружиться нарядными парами: раз-два-три, раз-два-три. Взлетать вместе с полётом юбок из белого шифона, и тут же вязнуть в черных омутах строгих фраков. Чёрное, белое, чёрное, белое… Я не хочу терять Лешего из-за этих дурацких амуров! Мне надо вернуть друга. Бреньк. Вальсирующие испуганно растворились в пространстве. Подошла к телефону, набрала его номер. Тоскливые длинные гудки – ля первой октавы. Не берёт трубку: затаился или до дома ещё не дошёл. Может и хорошо, что не берёт. Что я собираюсь ему сказать? Ладно, пора собираться в художку, как раз будет время подумать.
***
Гипсовый глаз Давида смотрел на меня сурово, прикрытый нахмуренной бровью. Вместо радужки – дыра, похожая на сердечко. И эта дыра мне никак не давалась – сколько бы я ни старалась, глаз выходил мёртвым, безо всякого выражения, холодный безжизненный гипс. Скоро будет настоящая дыра в бумаге, которую я уже затёрла ластиком. Я разглядывала гипсовую дыру и вспоминала серые глаза Лешего. Как он смотрел на меня! Куда он смотрел? Что такое есть у нас внутри, куда можно посмотреть, и от тебя останется только невесомость? Куда девается мир, тело, мысли? Интересно, Леший тоже это почувствовал? Нет, я конечно не буду с ним об этом говорить. А о чём я буду говорить? Где те слова, которые помогут вернуть всё, как было? Можно ли вернуть всё, как было? Мы друзья, и точка – ткнула остриём карандаша в самую середину глаза, туда, где должен быть зрачок. Чёрт! Сломала. Не люблю точить карандаши, потому что обязательно искромсаю лезвием кожу на указательном пальце. Как бы ни старалась ухватить поаккуратнее, всё равно пара неглубоких порезов останется. Я достала новое лезвие из пачки «Невы», развернула, начала снимать стружку за стружкой. Стружку за стружкой…