От ворвавшихся в кабину лифта человеческих запахов, сдобренных духами и дезодорантами, суетливой разноголосицы и разнообразия человеческих лиц у Климова закружилась голова. Он встал с пола, поднял воротник халата, стараясь выглядеть невозмутимо и естественно, чтобы не привлекать внимания, но это оказалось лишним. Никто на Климова даже не взглянул. Девица с короткой мальчишеской стрижкой в безразмерной, но короткой, едва доходящей до пупка кофте и в очках с массивной черной оправой, отчего смахивала на аквалангиста в обкусанном акулой снаряжении, болтала по видеосвязи и одновременно набирала какой-то текст, бойко клацая ногтями по дисплею смартфона. Двое парней стояли сразу за ней. Не старше двадцати пяти лет, оба с картонными стаканами кофе в руках: один в черной толстовке с розовым капюшоном, накинутым на голову, на правой щеке татуировка – надпись "Candy Soldier" и треснутое сердце, другой – в синей рубашке в желтую клетку, выкрашенными в синий волосами и пирсингом в носу, казались Климову совершенно одинаковыми не по форме, но по содержанию. Невозможно сказать, почему Климову так казалось, они были похожи друг на друга так же, как похожи друг на друга старики, в какие бы одежды ни вырядились. Но если стариков обобщает старость, этих двоих обобщала не молодость, а стремление быть непохожими. Справа и слева от парней стояли мужчины и тоже мало чем отличались друг от друга: оба в классических костюмах, один в сером, другой в черном, оба в белых рубашках, один в галстуке, другой без. Тот, что в сером, – держал на весу одной рукой ноутбук и водил пальцем по тачпаду, тот, что в черном, – уставился в потолок и выстукивал носком ботинка замысловатый ритм.
Лифт никак не мог тронуться с места. Сначала в щель между уже почти закрывшимися дверями сунул руку какой-то военный в камуфляже и балаклаве. Когда он вошел в кабину – мощный, суровый, опасный – остальные потеснились, освобождая ему место. Он, в свою очередь, будто стесняясь этой своей брутальности, встал по струнке, стараясь занимать как можно меньше пространства. Никаких знаков отличия на камуфляже не было, только шеврон на рукаве – череп в шляпе-цилиндре и надписи по кругу: «Пока все хорошо, ну и что из этого?» – над черепом и «В мирное время оно ржавеет» – под черепом. Следом за ним еще кто-то не дал дверям закрыться, и еще, и еще. Климов, прижатый к стене, уже не мог разглядеть остальных пассажиров. Все, за исключением мужчин в костюмах и военного, что-то говорили. Кто по телефону, кто друг с другом. В лифте стоял гул, в котором можно было различить только голос девицы в очках: