– Андрей Иванович, а что, переписчики населения нашего ещё не вернулись? – я откинулся на спинку кресла и потянулся, разминая затёкшие мышцы.
– Ещё нет, Беринг только пороги уже всё отбил, хотел побыстрее встретиться с тобой, государь, а стоило тебе прибыть, так выяснилось, что он сам куда-то уехал, – Ушаков многозначительно указал взглядом на протокол допроса Волконского. Да знаю я, что надо уже что-то решать, но не могу себя заставить. Надо ненадолго прерваться, чтобы мозги с новой силой заработали.
– Как только явится – сразу ко мне его, – я потёр шею. – А где китаец? Который к нам прибился, из миссии цинцев?
– Так он в Гжелке зарылся, что свинья в помои, из глиняных ям вытащить невозможно, – Ушаков поморщился. – Всё лепечет что-то про фарфор. Что, мол, глина такая, что императорам вазу можно не стыдясь ваять. У Кера уже дым из ушей валит, всё пытается его обратно в Москву притащить, толмачей-то других нет.
– Так пущай бросит, – я взял лист и приготовился его внимательно прочитать, ни сколько не сомневаясь, что там написано почти то же самое, что и во всех остальных протоколах. – Китаец-то, когда от цинцев прятался, как-то общался с теми, кто его приютил. Всё-таки широка душа русская, что уж тут сказать.
Дверь открылась, и в кабинет заглянул улыбающийся Репнин. Он почти всё время в эту неделю улыбался, так же как и Митька, которого потихоньку натаскивал на секретарскую должность, чтобы уже самому стать полноценным адъютантом.
– Князь Волконский Никита Фёдорович дюже просит принять его, государь, Пётр Алексеевич, – отрапортовал Репнин и, дождавшись моего кивка, посторонился, давая пройти худощавому, ещё не старому человеку с длинным, вытянутым лицом и в огромном длиннющем парике с крупными буклями.
Как только дверь за Репниным закрылась, князь рухнул на колени и пополз в мою сторону, протягивая руки. Я аж в кресле привстал, выпучив глаза, глядя, как он подползает к столу.
– Пощади, государь, Мишку, сына моего непутёвого. Бес попутал его, вот тебе крест, не мог он ни на какие злодеяния самолично сподобиться. Не губи, я за него какую хочешь службу отслужу.
– Э-э-э, – я растерянно посмотрел на Ушакова, мысленно призывая его помочь мне, потому что я понятия не имел, что мне делать в этом случае.
Ушаков поджал губы, но, видимо, услышав мои мысленные призывы, оставил на столе свою драгоценную папку и подошёл к князю, который, похоже, готовился распластаться ниц.