Где-то глубоко внутри, в уцелевшем островке его прежней сущности, кричал инстинкт самосохранения. Нужно было что-то делать. Двигаться. Встать. Хотя бы изменить положение. Его сверхрациональный ум, теперь работающий в режиме аварийного сбоя, пытался отдать команду мышцам.
Он напряг руку, пытаясь опереться о пол. Но одновременно он уже видел и чувствовал десятки вариантов этого движения: рука соскальзывает, рука упирается, рука ударяется о ножку стула, рука остается неподвижной… Какой из этих вариантов реализуется? Мозг не мог выбрать, не мог послать однозначный сигнал. Рука дернулась и бессильно упала обратно.
Он попытался напрячь мышцы спины, чтобы сесть. Тот же результат. Конфликтующие сигналы – из настоящего и из будущего – парализовали его тело так же эффективно, как и его разум. Он был заперт. Заперт между сейчас и вот-вот, между реальностью и ее бесконечными тенями.
Тошнота подкатила к горлу. Головокружение усилилось. Он чувствовал, как его сознание, его "Я", истончается, размывается, готовое раствориться в этом невыносимом потоке нелинейного времени.
Он хотел кричать, но не мог – само намерение крика дробилось на варианты. Он хотел отключиться, потерять сознание – но мозг, перегруженный, продолжал работать, продолжал воспринимать эту пытку.
Марк Левицкий, гений контроля, оператор распада, тот, кто считал себя умнее безличной системы Куба, лежал на полу своей идеально убранной комнаты, абсолютно беспомощный, сведенный с ума собственным желанием, которое было исполнено с безжалостной, издевательской точностью. Молоток мироздания оказался неспособен выдержать вес собственного удара.
Сквозь адский калейдоскоп настоящего и будущего, сквозь разрывающую мозг боль и парализующую неспособность действовать, пробился последний, самый глубинный инстинкт – инстинкт выживания. Не логика, не анализ – их больше не существовало в прежнем виде. А именно слепая, животная воля к прекращению этой пытки.
«Отменить…» – мысль была нечеткой, рваной, но она несла в себе единственное спасение. Отменить последнее желание. Вернуться. Вернуться в линейное, понятное, одно время.
Но как? Тело не слушалось. Каждое движение дробилось на вероятности. Он лежал на полу, видя одновременно и ковер под щекой, и потолок над головой (в варианте, где он перевернется через секунду), и вспышки света за закрытыми веками (в варианте, где он ударится головой).