Примерно через неделю Саша заметила в углу маленькой кухни удочку и сказала, что в детстве любила с братом ходить на рыбалку.
Я достал с чердака пыльную резиновую лодку, надул и отнес к озеру.
Саша в огромной дедовой куртке и старой джинсовой кепке выглядела комично: короткие светлые волосы торчали в разные стороны, прямо как пух у цыпленка, а глаза весело и как-то по-бесовски блестели.
– Я не взяла с собой ничего кроме вязаной кофты и белой ветровки, не пойду же я в них на рыбалку, – пояснила она.
Я не любил ловить рыбу и просто полулежал-полусидел в лодке, задрав ноги и закинув руки за голову, а Саша сидела с удочкой довольно долго и даже поймала двух ершей.
Потом ей надоело. Солнце начало припекать, она встала, сбросила с себя куртку, кепку и потянулась к ширинке на шортах.
– Постой, постой! Мы едва знакомы! – весело крикнул я.
Саша засмеялась, скинула шорты и футболку и осталась в купальнике.
– Я просто обожаю нырять! – сказала она и прямо с лодки прыгнула в озеро.
***
В машине ехали молча.
Я смотрел на ее мягкий профиль и локоны и мне до дрожи хотелось взять ее за руку, но я невольно вспоминал те слова: «А у тебя есть Люся», и останавливался.
Да у меня есть Люся, и мне все больше хотелось сказать, что она у меня не есть, а была. Была Люся, а теперь будет Саша и я уеду с ней в Москву или дождусь ее здесь, а она, отучившись в магистратуре, вернется ко мне и мы снова будем вместе.
Я осекся. Снова?.. Вряд ли я мог сказать, что мы вообще были с ней вместе.
Водитель остановил машину под путепроводом и уехал в другую сторону – оказалось, что и в городе мы с Сашей жили почти рядом.
Я проводил ее до подъезда по дороге обдумывая, что скажу. Она очень тепло, по-дружески, обняла меня, а я слегка приподнял ее над землей. Потом опустил вниз и заглянул в лицо, собираясь объясниться, но она вздохнула, легонько оттолкнула меня рукой и сказала своим строгим стальным голосом, не терпящим возражений.
– Давай не будем усугублять!
И добавила уже мягче.
– Пожалуйста.
И я вдруг передумал. Передумал говорить ей!
Здесь, в окружении городских улиц, летние дни на даче, казались сказкой. Нечаянным наваждением, вымыслом.
Она ждала ответа, изучая мои глаза, я некоторое время молчал, а потом ни с того ни с сего разозлился. Пусть едет в свою Москву, а я в конце августа я вернусь в город и заживу как прежде.