Он остановил машину у невысокого здания с облупившейся деревянной вывеской. Над входом – выжженные буквы:
ТОПЬ
Под табличкой – рисунок: чёрное пятно, похожее то ли на водоворот, то ли на дерево без веток. Края доски были прогрызены временем и дождями. Козырёк над дверью покачивался на ржавых цепях. Дверь не скрипнула, а как-то тихо и глухо разошлась в стороны, словно впуская не в здание, а внутрь чего-то более глубокого.
На пороге его встретила женщина лет пятидесяти. Полная, с тяжёлым лицом и туго скрученными в пучок седыми волосами. Лицо её не выражало ничего – ни усталости, ни доброжелательности. Только серые глаза, почти стеклянные, будто смотрели не на него, а сквозь.
– Комната наверху. Ванная – общая, – сказала она, не глядя.
– Вы Мария?
– А кто же ещё, – тихо ответила женщина и исчезла за дверью, которую Илья принял за кухню. Больше ни одного вопроса.
Коридор был узким, тускло освещённым. Пахло влажной древесиной, табаком и чем-то едва уловимым – вроде заплесневелой ткани. Скрип деревянного пола под его шагами отзывался гулко, будто в доме был только он – и всё остальное слушало.
На втором этаже – четыре одинаковых двери. Потёртые номера, прибитые криво.
Номер 3. Его.
Комната встретила холодом. Окно было приоткрыто, но стекло мутное, словно вымазанное изнутри жирными пальцами. Штора с выцветшим узором – редкий, почти прозрачный шифон – колыхалась в дыхании ветра. На кровати лежала аккуратно сложенная пледовая накидка, будто её только что поправили.
Илья прошёл внутрь. Кровать с жёстким матрасом, тумбочка, зеркало с трещиной в углу, и старый шкаф, который пах не просто пылью, а тем, что лежит под пылью.
Он открыл его – пусто. Но сквозь затхлый запах донеслось нечто странное: слабый аромат детского шампуня. И сразу ушёл. Не место памяти здесь.
Он открыл окно пошире, и в лицо ударил холодный воздух. На заднем дворе росло дерево. Одинокое, перекошенное, с чёрной корой. Оно будто тянулось от чего-то прочь. В его коре виднелся что-то вроде вырезанного символа, но с этой высоты нельзя было понять – то ли случайная трещина, то ли знак.
Стук.
Резкий, приглушённый. Он обернулся – но всё было на месте.
Прислушался.
Из-за двери напротив, из комнаты номер 1, донёсся звук.
Плач. Детский.
Негромкий, но настойчивый, как будто кто-то сдерживал слёзы, прятался, не хотел, чтобы его слышали – и не мог иначе.