Лес встретил его враждебно. Черная стена мокрых стволов, колючий подлесок, цеплявшийся за одежду, как репей, и гнетущая, плотная тишина, нарушаемая лишь шумом дождя да воем ветра в верхушках сосен. Акива понятия не имел, куда идти. Мойше сказал: «Иди за черной водой». Где она, эта вода? В какой стороне?
Он побрел наугад, погружаясь по щиколотку в хлюпающую жижу, спотыкаясь о скользкие корни, продираясь сквозь мокрые, хлещущие по лицу ветки. Его лапсердак мгновенно промок насквозь, стал тяжелым, как власяница кающегося грешника. Холод пробирал до костей, вымораживал душу.
Сколько он шел – час, два, вечность? Он потерял счет времени. Лес казался бесконечным, враждебным, одинаково черным во все стороны. Мрак сгущался, превращаясь в нечто осязаемое, липкое. Каждый треск сучка под ногой заставлял его вздрагивать и оглядываться. В каждой тени ему мерещились безликие глиняные твари или разбойники с ножами.
Он пытался молиться, но слова примерзали к губам. Пытался применить хваленую логику, вспомнить что-то из книг о странствиях или выживании – но Талмуд предательски молчал о том, как развести огонь под проливным дождем или отличить съедобный корень от ядовитого гриба. Его ученость здесь, в этом первобытном хаосе, была бесполезна, как дырявый сапог. Он был просто маленьким, испуганным человеком, замерзшим, голодным и потерявшимся в огромном, страшном мире.
Ближе к полуночи (или так ему показалось по внутренним часам, давно сбившимся) дождь немного утих, но стало еще холоднее. Акива выбился из сил окончательно. Ноги подкашивались, голова кружилась от усталости и голода. Он уже готов был просто лечь на мокрый мох и ждать конца – от холода ли, от зверей ли, от неведомых тварей, – когда услышал новый звук. Тихое, монотонное журчание воды.
Река? Он пошел на звук, из последних сил ломясь сквозь кусты. И вышел к ней.
Это была не быстрая, веселая речка. Скорее, медленная, ленивая протока с темной, почти черной от торфяного дна водой, густо поросшая по берегам камышом и ольхой. Вода несла опавшие листья, ветки и прочий лесной мусор. Несло тиной, болотом и гнилью. Черная вода. Старик Мойше был прав. Но куда теперь? Вверх по течению? Вниз? Он наугад повернул налево, вниз по течению, и побрел вдоль берега, утопая в вязкой грязи.
Он шел еще долго, пока ноги окончательно не отказались повиноваться. Но впереди, сквозь пелену тумана и пелену усталости, он разглядел слабый, дрожащий огонек. Желтый огонек в окне. Жилье! Человеческое жилье! Он собрал последние остатки воли в кулак и поплелся на свет, как мотылек на свечу.