Она не шелохнулась, лишь губы её слегка дрогнули, будто повторяя про себя эти слова снова и снова. В её глазах отражался тот самый дым – серый, беспокойный, скрывающий правду за пеленой полутонов.
– "Мой шанс и моя погибель…"
Он с силой зажмурился, будто пытаясь выдавить из памяти навязчивые образы, но они врезались в сознание намертво. Перед глазами, будто на киноплёнке, мелькали лица – нечёткие, размытые дождём и временем, но от этого не менее живые.
– "Если меня не станет – знай…"
Её пальцы впились в бумагу с такой силой, что ногти побелели от напряжения. Хрупкий лист затрещал по складке, углы смялись, будто не выдержав тяжести невысказанных эмоций. В тишине кабинета этот звук раздался особенно громко – как выстрел, как хруст костей, как последний вздох.
Чернила на странице поплыли от капли, упавшей сверху – то ли пота со лба, то ли чего-то другого, более горького. Буквы расплылись в синеватые кляксы, превращая важный документ в ничего не значащий клочок бумаги.
Она не замечала, как дыхание становится прерывистым, как грудная клетка вздымается слишком часто. Всё её существо сосредоточилось на этом листе, на этих строчках, которые переворачивали всё с ног на голову.
– "…это не потому, что я отпустил…"
В комнате воцарилась гнетущая тишина, внезапная и абсолютная. Даже соловей, только что заливавшийся за окном своей бесстыдной трелью, резко оборвал песню, будто почувствовал незримое напряжение, повисшее в воздухе.
Звук собственного дыхания казался теперь оглушительно громким. Часы на стене, обычно тикающие с раздражающей пунктуальностью, замерли – или это время остановилось вместе с её сердцем?
Она стояла неподвижно, пальцы всё ещё сжимали порванный лист, но теперь беззвучно, без борьбы. Внезапная тишина окутала её, как саван, делая каждый мускул, каждую клеточку тела невероятно тяжёлой.
– "…а потому что держал тебя слишком крепко."
Она выпустила блокнот из рук, и тот упал на пол с глухим стуком, распахнув страницы, исписанные его аккуратным почерком. В три шага она преодолела расстояние между ними – и вот уже её пальцы впились в его плечи, а губы жадно искали его губы. Этот поцелуй был как глоток воздуха для утопающего – спасительный и мучительный одновременно. В нём смешались соль её слёз, горечь его виски и что-то ещё – то ли страх, то ли надежда, то ли прощание.