– О чём? – повторил вслед за Коцингом Попов.
– О том, что наш малый готовился к этим убийствам задолго до совершения.
– Вы хотите сказать, что убийца больной человек?
– Не знаю, но в здравом уме и твёрдой памяти человек не готовится убивать. Ладно уж, порассуждаем позже. Теперь вернёмся к нашим баранам. – Коцинг вытянул губы трубочкой и задумался, потом, словно очнувшись от сонного состояния, добавил: – Аполлинарий Андреевич, а ведь мы упустили существенную ниточку. Обычный портной не сошьёт женского платья, здесь нужна опытная модистка. Я, конечно, не видел платьев, но мне кажется, что сшиты они профессиональной рукой. Попробуйте заставить девушку надеть не очень тщательно сшитый наряд! Притом добровольно.
– Вы хотите сказать, что платья сшиты опытной швеёй?
– Вполне может быть. Вот мы наведаемся к нашему общему знакомому Сеневичу, возьмём платье, поедем с ним к модисткам. Надеюсь, таковые имеются в этом славном городке? И там попросим дать нам исчерпывающие сведения.
Руфим Иосифович приготовил мешок, в который упаковал платье последней жертвы. Прежде чем уложить, проверил на наличие меток, которые, как ему показалось, он мог пропустить из-за того, что невнимательно осматривал платья. Но не нашёл ничего, что помогло бы расследованию.
Когда пришли Яков Яковлевич и Аполлинарий Андреевич, доктор стоял, опершись руками о стол.
– Господа, – сказал он вместо приветствия, поскольку голова ещё была занята другими мыслями, но тут же опомнился: – Простите, – и поздоровался.
Первым кивнул Коцинг.
– Мы к вам.
– А я собирался к вам, занести вот это, – и указал на платье.
– Есть что-нибудь примечательное? – поинтересовался чиновник для особых поручений.
– Ни меток, ни иных приметных бирок. Ничего. Я уж, грешным делом, подумал, что забыл посмотреть ранее. Ан нет, – погрозил в шутку указательным пальцем, – старого доктора не проведёшь.
Всё заметит, – не без хвастовства добавил Сеневич.
– Стало быть, Руфим Иосифович, нас вам обрадовать нечем. А я очень надеялся на вашу помощь, – с серьёзным видом произнес Коцинг, едва сдерживая смех. И хотя Сеневич так изменился в лице, что Попов забеспокоился о самочувствии доктора, глаза его по-прежнему блестели озорными искорками.
Аполлинарий Андреевич недоумевал, что такое происходит. Только накануне обменивались любезностями – а тут такая резкая перемена.