Вместе с тем ее философская лирика – религиозная, притчевая, все эти заупокойные поминанья по отчалившей Украине – она совсем иная. Она словно бы свыше явлена.
То есть Ватутина может смотреть в упор, а может – с иных, не вполне доступных глазу расстояний.
Это и есть главное умение в русской поэзии: когда поэт умеет и окопную частушку, и молитву.
Впрочем, что мы все о женщинах – речь, в конце концов, о поэзии вообще.
Читая Ватутину, я куда острее слышу – в зарисовках и лихих интонациях военных, почти фотографических, – симоновскую, твардовскую манеру; а в стихах осмысляющих – блоковскую убежденную силу.
Ватутина любит и умеет рассказывать – нынче совсем редкое в поэзии качество, когда каждый норовит философствовать на мелком месте и, лежа в лохани, изображать, что он уходит на самое дно и даже ниже дна.
Поневоле обрадуешься, когда поэт, избегая лишнего украшательства, владея некрасовской изумительной скороговоркой, поведет тебя за собой, повествуя.
Ватутина возвращает поэзии повествовательную ипостась; она – рассказчик в самом прямом смысле.
При всех этих отсылках и аллюзиях, которые можно и далее множить, главное состоит в том, что сущностно Ватутина говорит на собственном поэтическом языке. По сумме прожитого в поэзии – она очень взрослый поэт. Ватутина на всех основаниях – часть традиции и, родственная слишком многому, в конечном итоге не похожа ни на кого.
Очень важное в ней то, что она – пронзительный поэт. Ватутина, и на метр не подходя к пафосу и тем более к психологической манипуляции, способна вызвать сильнейшую сердечную эмоцию; да что там – судорогу.
Но при всем этом – она легкий поэт. Язык подвластен ей. Она не тянет строку, как сеть, собирая по пути ненужные ракушки и лишние слова – но все делает ловко, хватко, по-русски, по-солдатски.
По-матерински.
И строчка ладится к строке.
И читать эти стихи – не труд, а, несмотря на эту самую сердечную судорогу, вопреки всему – радость.
Читать, говорю, не труд.
Писать – труд.
Да перенесет ее сердце тот груз, что она взяла и несет, – за себя и за всех тех, кто испугался и замолчал тогда, когда слово, наконец, вернуло вес.
Ее слово – уж точно.
Как никто иной, Ватутина имеет полное право носить свою генеральскую фамилию. Ибо она не сдалась и не отступилась. Она явила себя человеком долга, человеком упрямым, деятельным, собранным.