– Ну еще бы! Вы очень верно подметили. Это – останки – не побоюсь этого слова – целого дворца князей Челхасских, которого давно не существует. Кабы наш дом хотя бы почистить, я даже не говорю о реставрации, то светлый камень просто засиял бы! Да только где же что взять? И на какие средства? Говорят, сам Баженов приложил руку. Впрочем, доказательств не сохранилось никаких.
– Кроме дворца, наверное, были и другие постройки: каретный сарай, например, конюшня. А Ваш дом напоминает флигель для гостей. Он совершенно самостоятельный, но, по-видимому, вписывался в общий архитектурный замысел. А больше ничего не сохранилось? Я еще не успел прогуляться по всей территории.
Кирилл невольно глянул в парк сквозь стеклянную дверь. За деревянной балюстрадой различались лишь старые липы.
– Что касается каретного сарая, то на его месте, там еще фундамент оставался, стоит это убогое строение для дров и лопат, что возвел Никифор своими руками. Там ещё Пират сидит на цепи. Нет, чтоб дать собаке жить вольно!
Тут Николай Аркадьевич покачал головой, словно заново переживал судьбу дворовой собаки.
– А, кроме фундамента, больше ничего? – в вопросе Кирилла слышалось искреннее сожаление.
– Не совсем, – Николай Аркадьевич немного затянул паузу. – Долго сохранялся еще один флигель, поближе к переправе, да удержать не удалось. Так что теперь – ничего.
Николай Аркадьевич мрачно смотрел себе на ноги в поношенных штиблетах.
– Тот дом тоже принадлежал вашему семейству? – спросил Кирилл с некоторым удивлением.
– Да нет, конечно. Это был дом Шервинских. Грустная история! Тогда еще, когда они дом покидали, пришел от них человек и передал мне Софокла в переводе Сергея Шервинского. Прощальный привет, так сказать. Госиздат 58 года. Теперь уже редкость. Вон в шкафу у меня стоит на почетном месте.
Кирилл даже на край подвинулся, так занимал его этот разговор.
– Как все это необыкновенно интересно! Я читал много переводов Шервинского: и Овидия, и Вергилия, но, когда держишь в руках книгу, текст кажется уже принадлежащим вечности. И даже порой не задумываешься, а жив ли автор или переводчик. А тут все совсем рядом, и такое живое… Мне думается, он должен был и свои стихи писать. Но мне не попадалось ничего. А Вы не знаете?
– Как же, он издал Итальянскую лирику в 1916 году. А потом – бах! – Заваруха! Он, похоже, и замолчал. Впрочем, в этом я не уверен. У поэтов ящики в столах бывают весьма вместительные.