– Ладно, если мы сговоримся, – Шотоев наклонил голову, прикидывая что-то про себя, – тогда с благословения Аллаха и с родственниками повидаемся и постараемся все решить полюбовно.
– Денег у меня нету, я гол, как попугай с общипанной задницей. – Бобылев почувствовал, что голос у него дрогнул, пошел предательскими трещинами, недовольно сжал губы: слишком много он стал говорить, суетиться, вилять хвостом, лебезить – насчет того, что гол, как покалеченный попугай, мог бы помолчать, все это лишнее, сладкие слюни, изюм вареный, все это надо держать при себе. Он резко и зло рубанул рукой пространство, развалил воздух. – В общем, чего я объясняю, и так все понятно.
– А насчет дела… Предложение какое имеешь? – словно бы и не заметив потемневшего лица Бобылева, ноздрей, которые от гнева на самого себя сделались выпуклыми, как у негра, поинтересовался Шотоев.
– Есть кое-какие адреса, – голос у Бобылева выровнялся, трескучесть исчезла, – адреса-адресочки… Тряхнем куркулей по этим адресам – и деньги у нас будут, и желтизна, и брюлики. Все, что имеется в тех домах, – будет наше.
– Ладно, предложение принимается, – подумав немного, сказал Шотоев, провел носком начищенного ботинка по земле. – Садись. Чего поднялся-то?
– Да так…
– Я же не первый секретарь райкома. Это раньше перед первыми секретарями надо было тянуться.
На щеках Бобылева взбугрились желваки, он мрачно поглядел на Шотоева и опустился на траву.
– Больно ты горячий, – сказал ему Шотоев, – как молодой чеченец.
– Таким родила меня мама, переделываться поздно. – Бобылев посмотрел в сторону озер, где показались два охранника, совершавшие обход – в черной форме, с дубинками на поясах, с пистолетами, нехорошо поиграл желваками: – Будто немцы… эти самые… гестаповцы.
– Дети, – отмахнулся Шотоев, – им только из детских ружей палить. Скрутить их и пустить на дно озер – дело трех минут.
– В озера неплохо пару гранат кинуть. Хорошая уха может получиться.
– Понадобится – кинем, – в синих глазах Шотоева шевельнулось что-то безмятежное, загадочное, он сделался похож на цыгана, мечтающего о степном ветре, – как-нибудь на отдых приедем сюда и – кинем.
Речь у Шотоева была правильная, без акцента и искривлений, присущих здешним горцам, без гортанных «гх» и «гэ»; поскольку Шотоев приехал сюда из Узбекистана, то на родной горский язык у него напластовался узбекский, узбекский и сделал его русскую речь правильной, он говорил так же чисто, как и Бобылев. Бобылев сел на траву, Шотоев сел рядом.