Петр глянул на время: наградные «Зенит» показали без четверти шесть. До заката минут, может, десять, пятнадцать. Догадка верна: зверь приходит всегда либо в сумерках ночи, либо перед рассветом. И придет он с поляны – в лицо, ибо ветер дул в спину.
Он напрягся, готовый стрелять. План сработал, осталось увидеть. Как внезапно все стихло. Петр не слышал ни пения птиц, ни шороха мелких зверей, грызунов, – ничего. Стало жутко, как возле могилы. Но он даже не дрогнул, и спокойно смотрел сквозь прицел.
Очень быстро осеннее тусклое солнце ушло за вершины на запад, стволы елей и сосен стремительно слились в один серый фон. Тайга разом стемнела, будто сверху накинули черную шаль. «Не пришел, – заключил он тоскливо: – Еще одна ночь…» Петр сжался в комок и устало уткнулся в пучок влажного мха, как в лесную подушку, закрыл крепко глаза и внимательно слушал.
Было голодно, холодно, ныли суставы, беспокоили старые раны в груди, в бедре вновь разболелся осколок гранаты. Все хотелось чесать, расчесать до крови, ибо зуд хуже боли, но нужно – терпеть.
Он закинул в рот ветку кедровой сосны и стал быстро разжевывать горькие хвои. И в какой-то момент отпустило, тогда Петр провалился в отчаянный сон.
Снился бой под Варшавой.
Стояло жаркое, знойное лето, август, пыль, гимнастерка в поту, он командовал ротой. Проклятые мины ложились все ближе, и ближе, и ближе, хотелось зарыться по шею в песок, но он крепко сжал зубы, как прежде под Ржевом, и им отдал приказ…
Он отчаянно вздрогнул.
Вновь послышались звуки: осторожные, тихие; ненавязчивый треск, едва слышимый шорох, то ближе, то дальше, то ближе опять, словно кто-то блуждает по кругу.
Петр нахмурился.
Это могут быть звери, и птицы на ветках, грызуны или даже лиса – ночной лес полон жизни и звуков. Но как старый разведчик он знал, что именно так притворяется тот, кто крадется на двух. Кто-то шел, кто-то шел совсем рядом, большой и тяжелый, и искал его здесь.
«Поищи, – Петр устало подумал. – Ищи лучше, милок. Поумней тебя были, да и тех уже нет».
Он был точно уверен, ибо сделал укрытие как надо: под корнем огромной упавшей сосны в куче острых колючих ветвей. Можно было пройти в полушаге, разве только почуять, но за последнее время он так сильно пропах окружающим лесом, что сливался с тайгой, словно кочка земли. Также Петр полагал, кем бы тварь ни была, она не обладала сверхтонким чутьем, и уж вряд ли имела кошачье зрение.