В отношении истории Раймондо проявлял осторожность, поскольку «мы не должны всегда принимать за правду все, что написано в Истории, потому что часто причины, породившие следствия, игнорируются или фальсифицируются…»[265]. Для устранения этого недостатка следует знать «природу вещей, а также людей… иначе мы рискуем впасть в ошибку». При этом Монтекукколи упрекают в том, что он сам впал в ошибку, когда уверовал в универсальность выведенных им принципов, в их применимость ко всем периодам развития военного искусства, игнорируя принцип историзма. Претензия на непогрешимость принципов была заявлена еще в «Военных таблицах»: «я смею утверждать, что, пройдясь любопытным взглядом по всей всеобщей истории…, я не нашел ни одного значительного события в военных действиях, которое не было бы сведено к этим заповедям (precetti) и не подпадало бы под их рассмотрение»[266]. Хотя Раймондо признавал изобретение пороха как фактор, сделавший оружие «лучше», и повторил вслед за Роаном, что изобретение артиллерии «в некоторой степени» изменило «формы военного искусства», тем не менее, «остальная часть правил находится в своей незыблемости»[267]. Исследователи склонны подчеркивать «радикализацию выводов» Монтекукколи из-за чрезмерного желания придать своим заповедям научную форму[268] и о все большем оттенке «догматической недискутируемости», демонстрируемой с каждым новым трактатом[269]. Лураги, со своей стороны, пытался защитить Раймондо от обвинений в догматизме[270].
3) Школа великих полководцев. Относительно важности данного фактора в формировании военной доктрины Монтекукколи нет единого мнения. Пьеро Пьери видел в Раймондо теоретика военного искусства своего времени, а именно, военного искусства Тридцатилетней войны, и называл его учеником великих полководцев в лице Густава Адольфа и Банера, а также Валленштейна[271]. По мнению же Лураги, Монтекукколи, «очень опытный в изучении жизненного опыта великих лидеров… определенно не был ни продолжателем, ни теоретиком кого-либо»[272]. Постараемся разобраться подробнее в вопросе о влиянии на нашего героя тех, кто служил для него образцом «un gran capo di guerra».
В работах Раймондо упоминаются десятки военачальников Европы разных времен, в том числе множество античных. Так, российский историк Данилов в одних только «Афоризмах» насчитал упоминание о 33 военных деятелях: чаще всего всплывало имя Ганнибала, но «тщательному анализу» был подвергнут военный опыт только Сципиона и Фабия Максима[273]. Впрочем, «тщательность» анализа относительна, поскольку Монтекукколи ни в одном из своих произведений не давал целостного, подробного разбора военного мастерства того или иного командующего. К вышеупомянутым полководцам Второй Пунической войны можно добавить Юлия Цезаря, который неоднократно фигурирует в трактате «О войне». И, как уже отмечалось выше, в примечаниях к «Афоризмам» несколько раз процитирован император Лев Мудрый.