– Мы не знаем, что зовём, – голос монаха ветра сорвался.
– Семь стихий, семь печатей. Так велено – сказал монах металла решительно, но взгляд метался. – Пророчество не лжёт: она идёт за нами всеми.
– Она живая. Она нас не пощадит, – тихо сказал монах воды и опустил глаза.
Монах огня молчал, но его пальцы, сжимавшие ключ, дрожали. Он бросил быстрый взгляд на алтарь, где лежал медальон, и его губы едва заметно шевельнулись, словно он шептал что-то, чего не должны были услышать другие. Рафаэль заметил это, его брови нахмурились.
– Хватит, – Рафаэль вскинул ладонь, требуя тишины. – Это наш долг – связать её, пока она не пожрала мир. Семь стихий – семь печатей. Мы не творим магию, мы запираем древнюю дверь. Если не успеем – она распахнётся сама. Если тьма предаст, я не дам ей взять всё.
Он коснулся кармана плаща, где лежал чёрный флакон. Это была его тайна, его подстраховка. Братья не знали, но он предполагал: заклинание из древних свитков могли прочитать неверно. Если тьма выйдет, то он отравит свою кровь – последнюю нить ритуала.
Рафаэль начал читать. Слова на мёртвом языке – резкие, шипящие – взвились в воздух. Пламя факелов затрепетало. Тени закружились, вытягиваясь в когтистые силуэты. Земля дрогнула, пыль посыпалась с потолка. За стенами раздался жалобный крик – тонкий, звериный. Монах металла дёрнулся, выронив ключ из руки. Ключ упал и звякнул о камень. Рафаэль вскинул ладонь, требуя продолжать. Но в этот момент он заметил, что монах огня что-то прячет в рукаве. Это был маленький нож, которым он незаметно вырезал на краю алтаря символ похожий на глаз, смотрящий из камня.
– Каждое слово, каждый шаг, каждый вздох – это часть цепи. Любая ошибка, одно слово не туда – и цепь рвётся, – голос Рафаэля сорвался, но монах огня лишь опустил голову, его глаза заблестели в свете факелов. – Что ты делаешь?
– То, что должно быть сделано, – прошептал монах огня так тихо, что слова утонули в гуле ритуала. Рафаэль хотел шагнуть к нему, но земля дрогнула сильнее, и он вернулся к фолианту.
– Ты нарушил круг… этот знак – не часть Печати. Он зовёт, а не сдерживает! Врата открываются, – прошептал он, и тень сомнения мелькнула в голосе. – Семь душ… семь стихий…
Когда последняя строка сорвалась с губ, он вскинул голову, капюшон соскользнул, обнажая седые волосы, прилипшие ко лбу. Остальные заговорили – голоса слились в гулкий хор, отражаясь от стен. Песок в часах замер. Факелы вспыхнули багровым, медальон задрожал. Внезапно резкий порыв ветра ворвался в зал. Пол затрясся, плиты сдвинулись с глухим скрежетом. Стены загудели. Трещины побежали по камню, выпуская тонкие струи чёрного дыма.