Андрей ни словом за всё это время не обмолвился о своей семье, о своём… сыне. Ведь именно это остановило меня пять лет назад, и я не рассказала о беременности. Он просил исчезнуть из его жизни, потому что он собирается вернуться к бывшей и вместе растить их общего сына.
Я, слава Богу, была не одна. Все Макеевы поддерживали в тот тяжёлый период. Неожиданная беременность, угроза выкидыша из-за какого-то яда, который не смогли идентифицировать, арест папы, проблемы со здоровьем, тяжёлые роды, месяцы в больнице и молитвах, чтобы сын моего любимого мужчины выжил. Пока мой малыш лежал под капельницами, на аппарате жизнеобеспечения, такой крошечный, а уже с иголкой в ручке, я преодолела все свои страхи и сомнения, выросла из девочки в женщину, стала мамой. Всё потеряло смысл, кроме жизни Мирона. Я даже не успела подержать его на руках – сразу забрали в операционную. И я так боялась, что уже никогда не обниму сыночка. Плакала ночами, умоляя Бога не дать нашему малышу умереть. Клялась, что в моей жизни будет только он, что всю себя ему посвящу. И Бог услышал. Когда впервые взяла на руки сына, ему было уже почти четыре месяца. А до этого меня официально выписали из роддома ещё в мае. Разыграли такое шоу с шарами, лентами и улыбками, чтобы Савельский оставил нас в покое. Ночью тихо вернулась в больницу к сыну. Когда первый раз прижала к себе, плакала в последний раз, глядя на крошечное личико с серьёзными чёрными глазами Диких.
Сегодня я смотрела в такие же глаза его взрослой копии и снова плакала. Было невыносимо кипятиться в котле его эмоций, боли, разочарования. Слова ранили, но недостаточно, чтобы сломить. Но самое важное, самое-самое, что Андрей обнял. И что не поцеловал. Просто касался. Я чувствовала, как колотится его сердце. Моё разбивалось в мясо от его преисполненных страданий слов. Хотелось рассказать всё, абсолютно всё, но я не нашла в себе смелости сделать этого. Я клялась жить ради сына. И я думала только о нём, а не о призрачной надежде на возвращение того, что я разрушила. Мирон считает Пашу отцом. Все так считают. Раньше я спорила с Пашкой и его родителями, отстаивая право Солнышка знать своего отца. У них были весомые аргументы: ему нужен папа, он ещё маленький, пусть подрастёт немного. И я послушала их. Теперь жалею об этом. Я вообще о многом жалею. Расскажи я Андрею правду, не представляю, как он мог отреагировать. Я не стану травмировать сына ради успокоения своей совести. Кажется, он подрос достаточно, чтобы узнать, кто на самом деле его папа. Пора его подготовить к тому, что всё совсем не так, как он думает. Мой малыш умненький. Может, и не сразу, но он обязательно всё поймёт. А потом уже я наберусь сил и храбрости, чтобы посмотреть в чёрные провалы таких родных глаз и рассказать ему всю правду.