Новая школа. Очередная попытка влиться, хотя я уже даже не пытаюсь. Здесь никто не знает, кто я, откуда приехала, почему живу с бабушкой. И пусть так будет как можно дольше.
Мама снова поглощена своими новыми отношениями. Очередной мужчина, очередные обещания, очередная любовь до гроба. Бабушка устала наблюдать за этим, поэтому, никак не прокомментировав, просто забрала меня и «позволила» маме устраивать свою жизнь. Она делает вид, как будто не ненавидит мою мать, а, может, и правда эта чудо-женщина давно отпустила свой гнев и обиды. Но я не могу не замечать, что Ба больно. Я слышу эту боль в её голосе, в том, как она задерживает дыхание, прежде чем заговорить со мной. Я напоминаю ей сына – моего отца. А вот я его не помню, только смятое фото, единственное, что я забрала из прошлого дома. Домов.
Я подхожу к зеркалу и быстро отвожу взгляд. Рыжие волосы – слишком яркие, веснушки – слишком заметны, шрам на подбородке – слишком неуместен. Всё, что во мне есть, словно намекает, что я – чужая. В этой школе, в этом теле, в этой жизни. Отряхиваю навязчивые мысли, запираю сожаления и улыбаюсь своему отражению. Мда, выходит какой-то оскал.
Я собираю волосы в тугой хвост, хотя британские учёные доказали, что пряди всё равно выбьются. Подбираю их невидимками, зная, что к третьему уроку они уже будут висеть на щеках. И всё равно делаю это – потому что иначе теряется хоть какое-то чувство контроля. У меня получится. Справилась тогда, справлюсь и сейчас.
В коридоре бабушка протягивает мне на завтрак сэндвич и шепчет, чтобы я не волновалась. Я выдавливаю улыбку, благодарю за заботу, как будто этот сэндвич она собирала сама с раннего утра, но я же вижу, что он из ресторана. Бабуля в своём стиле. И я её люблю за это.
Я киваю ей на прощание, благодарю и выхожу в осеннее утро – прохладное, немного серое, но почему-то очень чёткое. Октябрь наступил резко – с сыростью на стёклах, промозглым утром и этой особенной школьной тишиной, которая наступает до первого звонка. В школе я никому не нужна. И не сказать, что меня это расстраивает, наверное, я даже привыкла. Мне не нужны подруги, их сочувственные взгляды, разговоры за спиной. Я знаю, как это бывает: сначала смотрят с интересом, потом – с настороженностью, а после – с пренебрежением.
Я давно решила: никого не пускать близко. Ещё в саду. Тогда у матери появился первый мужчина после отца и бабушка забрала меня, узнав о неприятной истории, от которой меня до сих пор отталкивают люди, которые всегда улыбаются. Бабушка хотела оформить опеку надо мной, потому что у матери я была явно не в приоритете. И почти всё было готово. Но то ли новый мужчина матери смекнул и убедил ее вернуть меня, то ли бабушке отказали, я тогда не спрашивала, а потом не хотела вспоминать. Но я помню, как все мамины подружки называли это материнской любовью. Хотя я даже в пять лет догадывалась, что ею, точнее отчимом, скорее всего движет только корысть.