отщёлкнул к началу начал
стальные врата. Зарычал
проснувшийся сторож, завыл
над чем-то давно неживым,
и тявкнули три головы.
Ступеньки, как будто назад
ведущие, шаг тормозят.
Темно. Оступиться нельзя,
иначе конец. В темноте,
которую тени без тел
сплетали, знакомую тень
найти невозможно. Но он
был так безнадёжно влюблён,
что всё-таки верил. Хитон
на нём будто принялся тлеть
от времени, коего несть
в кромешности. Он начал петь.
Он пел про скорбящий тростник,
про дождь, продлевающий дни
весной, про морские огни,
манящие в неводы рыб,
про гнев и любовь, про пиры
и войны, про то, как стары
слова, и про молодость слов,
про свет, про добро и про зло.
Он пел, как ему повезло
из всех на земле Эвридик
одну Эвридику найти.
Он пел. Она шла впереди.
Он пел и шагал, как слепой,
с простёртой рукою за той,
которую жаждал живой
из тьмы возвратить. А она
шла в вечность, ему не видна,
но так же, как прежде, верна.
Он пел и в обитель теней
спускался. Развязка честней
чем вымысел. Умер Орфей.
6
Лиц нет у зрителей. Они
следят за тьмою царской ложи.
Вдруг у незримого вельможи
в очках сверкнут огни.
Антрепренёр сидит, багров
от неуспеха и мадеры.
Свои плебейские манеры
в слова облечь готов.
Суфлёр перевирает текст.
Слегка нетрезв, давно не молод,
татуировку – серп и молот –
несёт, как тяжкий крест.
Его косноязычна речь –
виной всему вставная челюсть –
и молодых актрисок прелесть
его бессильна влечь.
Старик желает одного:
распить бутылку с костюмером,
чтобы, утратив чувство меры,
к чертям послать его.
Потом забыться пьяным сном
в чужой неубранной каморке
(там вечно холодно, как в морге),
свернувшись колобком.
Чтобы наутро прогнала
его уборщица-старуха
за дверь, где ни тепло, ни сухо.
Такие вот дела.
А в царской ложе тишина,
там тень за светом наблюдает
и град иллюзий повергает
на зал пустой она.
7
Сказал могильщик: зайдите позже,
здесь вам не клуб, нет, здесь прах и мощи,
и пропуск вам бы неплохо справить,
предусмотрев в нём объём и градус.
А мне ведь только зайти спросить
про жизнь.
Кричат таксисты: садись в машину! –
с кем, как не с нами, тереть о жизни.
Пусты, привольны дороги ночью,
а спор о смыслах рассудит счётчик.
Чушь! От вопросов нельзя спастись
в такси.
По телефону знакомый голос
щекочет нежно ушную полость
с намёком тайным, что даст истечь мне
в сосуд скудельный секретом млечным.
Но не дождётся двух потных тел
постель.