– Ее родители не пустят, – заметил Томми, пряча руки в карманах, словно защищаясь от невидимого холода.
– Пустят, если правильно попросить, – Эбби взглянула на них через очки, и в ее взгляде мелькнуло что-то, напоминающее ту же смесь отчаяния и надежды, что сквозила в голосе Томми. – Мы скажем, что хотим… вспомнить о ней. Что это поможет нам понять.
– Если не получится, влезем через окно, – с напускным равнодушием кинул Люк, откидывая со лба темную прядь волос. – У нее угловая спальня, рядом сточная труба, должна выдержать.
Подростки мигом взглянули на него с подозрением и долей осуждения.
– Что? – возмутился он. – Она бы поддержала идею.
***
Дом Бартонов стоял на краю улицы: тихий, настороженный, с плотно занавешенными окнами, словно раненый зверь, свернувшийся в своей норе. Воздух вокруг него казался плотнее, насыщенный невыплаканными слезами и невысказанными вопросами. Каждый шаг к крыльцу давался детям все труднее, будто гравитация усиливалась с приближением к эпицентру горя. Они постучали, и звук показался им неуместно громким в этой гнетущей тишине. Дверь открыла миссис Бартон: худощавая женщина в вязаном кардигане, который казался слишком большим для ее сутулых плеч, будто она пыталась укрыться в нем от мира. Глаза ее были красными, но странно сухими, словно источник слез в ней иссяк, оставив лишь выжженную пустыню боли.
– Чего вам? – спросила она, голосом, в котором уже не было ни удивления, ни ожидания. Только усталость человека, переставшего ждать хороших новостей.
Томми вышел вперед, сглотнув комок в горле.
– Мы… Мы были ее друзьями. Мы просто хотим… увидеть ее комнату. Вспомнить о ней. Понять.
– Я помню вас, – нехотя ответила женщина, все еще сжимая дверь, словно та стала щитом от внешнего мира, полного фальшивого сострадания и неприкрытого интереса.
Миссис Бартон сжала губы в тонкую линию, за которой скрывалось все то, что она не могла или не хотела произнести вслух. Из глубины дома донесся голос мистера Бартона, глухой и безжизненный, как эхо в заброшенном колодце:
– Им там нечего делать. Мы оставили все как было. Пусть проваливают.
Дети замерли, ощущая, как слабая надежда, едва зародившись, начинает угасать. Но Эбби, самая тихая из них, сделала шаг вперед, и в этом движении была удивительная решимость.
– Пожалуйста, – ее голос был тих, но в нем звучала сила, способная проникнуть сквозь стену горя. – Мы не будем ничего трогать. Просто… это важно для нас. Полиция ничего делать не собирается, а мы не можем просто сидеть сложа руки.