Потихоньку ветер начал стихать, дождь превратился в водопад и над селом поднялись клубы серо-белого пара, еще подсвеченного снизу огнем, но такого обнадеживающего. Ни молнии, ни грома. И уже казалось, что весь кошмар позади…
Но нет… От дальнего храма Иконы Божьей матери били набат, а «куркульская церковь», как называли между собой ее сельчане, не смотря на ливень догорала.
Как только дождь начал стихать Филипп и Данилка бросились что есть мочи в село. Окраинные дома стояли невредимыми, это вселило надежу, но уже на соседней улице цвета исчезли, одна чернота, гарь ослепляла и забивала нос, липкая жижа из копоти и грязи мешала идти. Дома не выгорели полностью, но стояли осиротевшие, без крыш, с пустыми окнами-глазницами, в клубах черно серого дыма. Люди толпились на дороге поодаль от жилья. Около домов, то здесь, то там лежали обгорелые односельчане, женщины причитали, нет, не причитали, а выли словами горя, выливая каждый звук, то выбрасывая руки в небо, то падая всем телом на грязные лужи. Лица, одежда все было черным от гари и грязи…
А над всем селом набат…
Жутко было заходить на свою улицу.
Но странное дело, пожар не коснулся ее середины, дома мальчишек стояли невредимые, а вот начиная с Анюткиного дома и до окраины села огненный вихрь осиротил и обескровлел людей. Все соседи стояли на дороге около погорельцев. Папа Филиппа, Никита Демьянович, был ростом выше остальных и выделялся на общем фоне сгорбившихся и в одночасье постаревших соседей. Он оглянулся и увидел испуганных ребят. Спокойно подошел к ним.
– Ну и, слава Богу, а то маменьки вас уже оплакивают. А ты чего новую рубаху надел. Ох, и попадет тебе, как изгваздился. Марш домой.
– А где Семен и Анютка, – спросил с надеждой в голосе Филиппок.
– Да где-то здесь они, не добежали, спрятались в овраге, слава Богу – со вздохом сказал отец, – а вот мамку они потеряли…
Он перекрестился: «Царствие небесное рабе Божией Наталье. Упокой душу ее, Господи…»
Филипп прослушал последние слова отца, он радовался за Анютку, Семена, он думал, что завтра они снова все вместе пойдут на выпас, что все будет легко и просто, как раньше. Но так уже не будет никогда.
Давеча Флиппок с папенькой ездили на ярмарку в Астрахань. Ну как ездили… Пешком ходили… Филя с отцом, три батрака и Буян с Цыганом, собаки охранные. Гнали скот на продажу, целый загон освободили. Не пересчитав, так и погнали. В дороге тятенька попросил Филиппка разобраться с количеством, вручил ему свой стрекач (палка погонщика). Филиппок загордился доверием отца. Стрекач был ровный, гибкий с металлическим наконечником. Никита Демьянович сам был грамотным и мог все подсчитать, он ведь сам построил дом для семьи в той части села, где жили свободные зажиточные крестьяне, сам вел большое хозяйство. Такое большое, что овец считали, загоняя их в загон. Если загон – полон, значит, овцы все целы. Но теперь посчитать можно было только во время привала, так, что пока гнали, Филиппка то с одной стороны стада помогал погонщикам, а если овцы начинали разбредаться в другую сторону, его стрекач перенаправлял их в общий поток уже там. Его детство проходило среди чабанов, но вот, как ни странно, помощник по хозяйству он был так себе. Как не приучал его Никита Демьянович ладить живностью, ничего не получалось у мальца. Тятенька как-то подарил ему беленькую козочку, уж он ее берег, ласкал. Но кто его знает, почему третьего дня загрустила Алька, притулившись к колодцу, и издохла. И вот сейчас, вроде гонит отбивающихся овец, а пока батраки не подбегут, не слушаются окаянные даже отцовского стрекача. «Не важный ты хозяин, Филиппок», – часто говаривал тятенька. Зато грамота, арифметика давались мальчонке легко, как глоток воды. Еще годки его в школе только палки пишут, да алфавит никак не запомнят, а ему в сельской библиотеке уже вторую книжку выдали «Егоркино счастье». Вот и решил тятенька сделать из сына государева человека, раз хозяйство ему не впрок.