И проиграли.
Теперь здесь остались только обломки мечты, обглоданные временем, и крысы – порой с настоящими хвостами, а порой с хвостами, усиленными микро-сервоприводами.
Он провёл рукой по шее. Шрам на месте. Имплант памяти – слабый, трещащий помехами. Иногда прошлое вспыхивало перед глазами как неудачный монтаж: вырванные образы, разорванные крики, смех, сменяющийся плачем.
Огненное небо. Люди в белых комбинезонах, с оружием наизготовку, бегущие через умирающий город.
– Беги, Крис! – чей-то голос, женский.
Он тогда не обернулся. И так и не вспомнил её лица. Только голос. Как царапина на сердце.
Вспышка боли заставила его вернуться в настоящее.
«Машина. Нужно найти машину.» – эта мысль стояла в сознании гвоздём. Чёткая. Безжалостная. Как всегда.
Машина.
О ней шептались у костров. Она могла восстановить мир. Или уничтожить его окончательно. Всё зависело от того, кто найдёт её первым. И на что осмелится.
– Отличный выбор, Арк, – пробормотал он себе под нос, криво усмехаясь, – между проклятием и ещё большим проклятием.
Он поднялся на ноги. Каждая мышца отзывалась тупой болью, как старый солдат, которого подняли слишком рано.
На стене висел его плащ. Пыльный, прожжённый, тяжёлый. Он накинул его одним движением, почувствовав, как ткань словно прилипает к коже.
Под плащом – старый армейский бронежилет. Мёртвый. Без активной защиты, без аккумуляторов. Просто для иллюзии защищённости.
На поясе – пустая кобура.
На другом боку – сломанный сканер, жалкий остаток тех времён, когда технологии ещё могли что-то изменить.
Он проверил карманы.
Пузырёк антирадина. Карта туннелей – старая, словно миф. Больше символ веры, чем реальное руководство.
– Как всегда, в полном вооружении, – хмыкнул Арк, чувствуя, как смешно звучат его мысли в этом заброшенном склепе.
Он вышел в коридор. Длинный, тёмный, покрытый сетью трещин. По стенам ползли крошечные светлячки-сервоботы, беспомощные в своих усилиях залатать гигантские раны металла.
Остановился перед дверью.
Когда-то здесь было написано «ВЫХОД». Теперь – лишь три выцветших буквы: «ВЫ».
– Вы, и только вы, – пробормотал он, – виноваты в своём идиотизме.
Дверь сопротивлялась. Скрипела, дрожала, словно перед ней стоял не человек, а суд присяжных.
Он провёл пальцем по заржавевшей панели – жест старой привычки, как благословение перед прыжком в пустоту.